. А молодой человек с худым, как тыквенная семечка, лицом и кустистыми метелками бровей, что несет зеленую ветку акации, – это же У Юань, зажиточный крестьянин, мой закадычный приятель. Прекрасно играет на цзинху
[49], на сона
[50]; в перерывах между сезонными работами любил, бывало, с группой ударных фланировать по улицам и переулкам. Не ради денег, а ради удовольствия. А вон тот малый с редкой, как мышиные усики, порослью на подбородке, с потертым заступом, что стоит на возвышении – делает вид, будто работает, а сам отлынивает, – это хозяин винной лавки Тянь Гуй. Преуспел в торговле крепкой водкой, скупердяй, в закромах десять даней
[51] зерна, а жена и дети жили впроголодь. Смотри, смотри, смотри… Женщина, что ковыляет на маленьких ножках, тащит полкорзины земли и через каждые три-пять шагов останавливается передохнуть, – это же моя, Симэнь Нао, главная жена, урожденная Бай. А перед ней Ян Седьмой, начальник народного ополчения, – сигарета в зубах, в руке лозина – и строго так выговаривает:
– Ты, Симэнь Бай, чего отлыниваешь?
Урожденная Бай от страха чуть не упала, уронив тяжелую корзину на свои крохотные ножки. Вскрикнула от боли, потом тихо заплакала, всхлипывая как маленькая. Ян Седьмой замахнулся и с силой хлестнул ее лозиной. Я яростно рванулся к нему с веревки, которую держал Лань Лянь. Лозина со свистом рубанула в каком-то цуне от переносицы урожденной Бай, не нанеся ей никакого вреда. Набил руку, ублюдок вороватый. И поесть всегда был не дурак, и поблудить, и азартных игр любитель, и трубочку опиума выкурить не прочь – ко всему имел слабость этот Ян Седьмой. Хозяйство отца свел на нет, мать из-за него повесилась – но вот, пожалуйста, беднейший крестьянин, авангард революции. Кулаком бы ему заехать – да вот кулаком никак, если только копытом двинуть или цапнуть большими ослиными зубами. Погоди, ублюдок, со своими усиками, сигареткой и лозиной, – дай срок. Я, Осел Симэнь, так тебя хватану, что попомнишь.
Хозяин вовремя удержал меня, иначе этому гаду худо бы пришлось. Я инстинктивно задрал зад и лягнул задними ногами. Удар пришелся в мягкое, это было брюхо Яна Седьмого. У осла обзор гораздо шире: видно и то, что позади. Этот пес шелудивый хлопнулся задом на землю, личико пожелтело. Долго не мог отдышаться, а потом завопил: «Мама!» Довел мать до самоубийства, а еще зовешь ее, ублюдок!