с большим мозаичным иероглифом «счастье», но при повторном обыске во время земельной реформы его в ту же ночь сломали двое тупых, но жадных до денег ополченцев. Они, не сговариваясь, вообразили, что внутри спрятаны сотни золотых слитков. Но достались им лишь ржавые ножницы.
Споткнувшись о булыжник, Бай рухнула на колени. Ян Седьмой не упустил случая лягнуть ее и выругался:
– А ну поднимайся, быстро, нечего дохлой прикидываться!
В голове, казалось, загудело синее пламя, от тревоги и негодования застучали по земле копыта. Лица у собравшихся во дворе помрачнели, атмосфера стала тягостной. Всхлипывая, жена Симэнь Нао выпятила зад и оперлась на руки, пытаясь встать. В этой позе она походила на раненую лягушку.
Ян Седьмой замахнулся было ногой снова, но на него прикрикнул с крыльца Хун Тайюэ:
– Ты что это, Ян Седьмой? Столько лет прошло после Освобождения, а ты все еще орешь на людей, руки распускаешь, чернишь репутацию компартии!
Тот, неловко потирая ладони, что-то пробормотал.
Хун Тайюэ спустился с крыльца, остановился перед Бай, наклонился и стал ее поднимать. Ноги у нее были как ватные, она норовила опуститься на колени, не переставая рыдать:
– Староста, пожалейте, я правда ничего не знаю, староста, сделайте милость, подарите мне, презренной, жизнь…
– Ты, Симэнь Бай, эти свои штучки брось. – С благостным выражением на лице Хун Тайюэ с силой приподнял ее, чтобы она не могла опуститься на колени. Но лицо его тут же посуровело. – А ну, разошлись все! – гаркнул он на собравшихся во дворе зевак. – Чего столпились? Что здесь завлекательного? Вон пошли!
Народ, понурив головы, стал понемногу расходиться.
Хун Тайюэ махнул дородной женщине с распущенными волосами:
– Ян Гуйсян, иди сюда, подсоби!
Эта Ян Гуйсян, которая одно время была председателем комитета женского спасения, а теперь стала председателем женкомитета, приходилась двоюродной сестрой Яну Седьмому. Она с радостью подошла и, поддерживая Бай, повела ее в дом.
– Ты, Бай, подумай хорошенько, ведь это Симэнь Нао закопал этот кувшин?! А еще постарайся вспомнить, закопаны ли другие ценности и где? Бояться тебе нечего, выкладывай, вины твоей нет, во всем Симэнь Нао виноват…
Судя по всему, допрашивали ее с пристрастием. Доносившиеся из дома звуки долетали до моих торчащих ушей, и в этот момент Симэнь Нао и осел слились воедино: я стал Симэнь Нао, Симэнь Нао – ослом, и это был я, Осел Симэнь.