Сейчас, когда я наконец выговорилась и упорядочила все теснящиеся в моей голове теории, стало заметно легче. Вместо холодного оцепенения и жалости к себе у меня появилась решимость. Хотелось казаться сильной и независимой. «Отец невиновен, и я не дам списать на него все висяки», – твердо решила я и зашагала на автобусную остановку.
Странное место вокзал, ты здесь всегда между. Между прошлым и будущим, между одним городом и другим. Наверное, поэтому чувствуешь себя здесь неуютно, все время чужой. Маневрируя между пассажирами с детьми и собачками, между тюками и чемоданами, я вошла в шумное, пропахшее креозотом здание вокзала. Огляделась вокруг и двинулась к табличке с надписью «Камеры хранения». Сердце мое стучало в груди почти так же тяжело и часто, как колеса проезжающего мимо станции товарного состава.
Пройдя небольшим полутемным коридором, я оказалась в помещении с искусственным освещением без окон. Справа у стены располагались ячейки для хранения. Я вытащила из кармана ключ. По форме должен подойти, но как выбрать нужную ячейку, их тут полсотни.
– Что-то потеряла?
Я обернулась на голос и только сейчас увидела сидящую в углу с книжкой женщину в синей униформе.
– Да. – Я показала ей ключ. – А как понять, от какой он дверцы?
– На нем номер, – опустив руку с книгой на колени, ответила она.
– Точно, – приглядевшись, я заметила почти стершуюся цифру 11 на потемневшем металле. – Спасибо.
Я быстро пошла вдоль ячеек в поисках нужного номерка. Вставила ключ в замочную скважину и, переведя дыхание, повернула. Дверца отскочила, и я увидела аккуратно сложенные друг на дружку папки, такие же, как в кабинете Мамедова. Сердце мое подпрыгнуло до самого горла. Я выгребла документы и, обхватив обеими руками, поспешила к выходу. Хотелось поскорее убраться отсюда, казалось, меня сейчас кто-нибудь обязательно остановит и отберет мое сокровище и я так и не узнаю, что же на самом деле случилось с папой.
Я едва дождалась, когда доберусь до дома. Пару раз даже хотела присесть на скамейку и просмотреть содержимое хоть одной папки. Неопределенность убивала. Правда, я была почти уверена, эти бумаги имеют отношение к делу, в котором обвиняют отца.
Я вошла в прохладный, пахнущий плесенью подъезд, взбежала по лестнице на третий этаж и захлопнула входную дверь. На пару минут плюхнулась на обувную полку, чтобы унять пульсирующее сердце, одну за другой сбросила с ног туфли и зашла в нашу с Натуськой спальню.