– Москва, – сказал Влад быстро, чтобы она не замолчала снова, не начала скулить, как раненое животное. – Тебе на “А”.
– А… Астрахань.
– Новгород.
– Донецк.
– Кирово-Чепецк.
Он знал, что это глупо – сидеть здесь, в подвале у незнакомца, который так широко улыбался, когда вел их к своему седану, и играть в детскую игру. Но если не играть, то придется думать о других вещах. О том, как пахло в машине – сладкими духами и чем-то кислым, вроде рвоты, как болтались на зеркале чьи-то перья, изломанные, перевязанные красными нитками. О том, как незнакомец сказал: "Вы такие хорошие, милые мои птички, такие послушные", и погладил Лизу по голове, а она замерла, как слеток воробья под лапой кошки.
О том, как он, черт его побери, смог увести их с детской площадки, когда и Влад, и Лиза знали: с чужими никуда нельзя ходить. Никуда, никогда, ни при каких обстоятельствах. Ни смотреть котят, ни доносить сумки до дома.
– Казань, – едва слышно выдавила Лиза.
– Нью-Йорк, – ответил Влад, хотя знал, что так не играют: это не российский город. Но ему нужно было, чтобы она удивилась, отвлеклась хоть на секунду.
– Так Нью-Йорк же не… – начала было Лиза, но осеклась.
Где-то наверху, далеко-далеко скрипнула дверь.
Они оба замерли. Влад инстинктивно вытянул руку, нащупал Лизино запястье – тонкое, хрупкое, с выступающей косточкой. Он сжал его, не понимая, хочет ли этим успокоить девочку или самого себя.
– Я тебя защищу, – прошептал Влад. – Он тебя и пальцем не тронет, слышишь, Лиз? Слово пацана даю.
Это была ложь, и Влад это прекрасно понимал. Они оба ходили на карате два года, но там были мягкие маты, смешные белые кимоно и сенсей, который подбадривал ребят, даже если они лажали. Здесь, в подвале, все это казалось ненастоящим. Игрушечным и наивным, как плюшевый совенок, который выступает против дракона.
Никакие удары не помогут, если смерть везет тебя в машине, и ты не можешь сопротивляться.
Но Лизины пальцы шевельнулись и сжали его руку в ответ.
– Я знаю, – сказала она, и сверху послышались шаги.
Медленные.
Тяжелые.
– Птич-ки, – услышал Влад сладкий вкрадчивый голос. – Птички мои. Птич-ки.
***
Филин вернулся домой утром.
Ночью он долетел до набережной и обратился. Стоял на маленьком мосту, переброшенном через Турью, смотрел, как сбились стайкой лодочки, уснув под звездным небом – даже вспомнил стихи, которые когда-то написала одна из его бывших: