– Антон, мы больше не будем встречаться, – произнесла она, будто читала заранее подготовленную речь. – Я ухожу. И вообще… все твои подарки мне больше не нужны. Но я их оставлю себе. Из жалости.
Антон не сразу понял, что происходит. Он стоял посреди улицы, держа сотовый телефон в руке, и чувствовал, будто пространство начало сжиматься, превращаясь в замкнутую камеру, и ему стало трудно дышать. Он не поверил. Он хотел что-то сказать, спросить, почему, что случилось, но Катя уже положила трубку, и было слышно только вот это вот "бип – бип – бип – бип" (несмотря на то, что он говорил по сотовому телефону, и они такие звуки не издают при завершении разговора). В голове мелькали тысячи мыслей, но ни одна из них не имела уже никакого смысла. Антону думалось, что это шутка, злая и нелепая. Он вернулся домой, бросил ключи на пол, заварил себе кофе, хотя никогда его не любил и предпочитал кипяток, и сел у окна. Смотрел на прохожих, на машину, которая медленно ехала по луже, разбрызгивая воду, на крышу соседнего дома, где сидел грач и кричал от невыносимой боли, как будто чувствовал переживания Антона.
Потом он, по воспоминаниям Ромы, решил выйти. Просто пройтись, подышать свежим воздухом, может быть, забыть обо всём, хотя бы на время. Пошёл куда глаза глядят, не задумываясь о направлении, пока не очутился в районе, где раньше часто бывал, особенно во времена старшей школы – возле «Подорожавшего Скутера», старого бара с потёртыми стенами, запахом сигарет и ароматом плесени.
Учился он, конечно, хреново. На четвёртом курсе его держали больше по инерции, чем по заслугам. Его тетради были исписаны матерными частушками, конспекты напоминали фонтан Дюшана, а экзамены он сдавал, как правило, в последний еврейский момент. Однако преподаватели не могли не отметить его активности – он помогал профсоюзу собирать макулатуру, участвовал в благотворительных акциях, организовывал выставки книг и старых журналов – его страсть с детства. Он был активным парнем, но, как говорится, не в ту сторону. Его энергия, его страсть, его стремление к справедливости и истине находили выход не в учебе, не в науке, не в искусстве, а в самых странных и порой абсурдных формах. Именно поэтому, когда он услышал эту историю об «Однокластере Бобике», это стало для него своего рода миссией.