Потом чайник засвистел. Противно так, антимузыкально. Хотя, бывают чайники, которые свистят очень даже музыкально, просто у Антона такого не было. Он встал с пола, выключил плиту, налил себе в кружку кипяток, сел за стол.
Пока Антон пил кипяток, он думал. Размышлял о всяком: например, что грибы растут и вверх, и вниз, и во все стороны, и во времени. Во всех измерениях – в одну и ту же сторону. Или, например, почему один из участников «Однокластера» спонсировал террористов. Или, например, кто с ним разговаривал из-за окна, на каком языке. Немного думал про Катю, но в основном про Рому.
Антон медленно подошёл к окну, держа в руках кружку с недопитым кипятком. Он поставил её на подоконник, не отрывая взгляда от улицы. Ночь стояла тихая, спокойная, будто выдохнула из себя все свои страхи и тревоги. Воздух за окном был необыкновенно чистым, прозрачным – в нём смешались запахи свежей листвы, слегка влажной земли и далёкого дождя, который прошёл где-то в другом районе города. Это был запах ночи – тот самый, который нельзя описать словами, но можно прочувствовать каждой клеточкой кожи, каждым вдохом, и ещё звук такой: "ш-ш-ш…". Он был глубоким, совершенно материальным, ночь будто сама прижимала Антона к своей холодной груди, обещая защитить от всех невзгод.
За окном расстилался непримечательный вечерний пейзаж: двор, освещённый желтоватыми фонарями, машины, аккуратно (но не все) припаркованные вдоль тротуара, аллея, ведущая к школе, детский сад с окрашенными в яркие цвета заборчиками и горками, которые в темноте напоминали Антону летающую лодку-биплан времён Первой мировой войны «Григорович М-16». Дальше виднелись дома – одни тёмные, другие с одинокими светящимися окнами, где кто-то ещё не спал, сидел в "ТикТоке" или смотрел сериал, или, может быть, просто сидел и думал, как Антон. Где-то там, за этими стенами, студенты действительно зубрили конспекты перед завтрашним зачётом, шепча определения вслух, чтобы лучше запомнить, или пересказывали их своим соседям по комнате, надеясь, что это поможет.
Стоит закрыть форточку – и не останется ни звука, кроме едва слышного жужжания старого холодильника на кухне да мерного капанья воды из крана, который Антон так и не брался починить. Он прижал ладонь к прохладному стеклу и долго смотрел наружу, вглядываясь в темноту, ожидая, что вот-вот из тени выйдет кто-то, кто будет говорить с ним на том странном языке. Но никого не было. Только ночное безмолвие. Город затаил дыхание.