Практика стихотворений-«вторжений», предполагающая реконструкцию чужой поэтической системы, предъявление ее порождающей модели, уже использовавшаяся Суховей в шестистишиях 2015–2017 годов, есть и в текстах 2018–2024 гг. Но если ранее круг участников диалога был очень широким, то теперь отсылки узнаются разве что к Вс. Некрасову и Г. Сапгиру. Может быть, еще – к Я. Сатуновскому. Поэзия опять возвращается к минимализму, к поиску спонтанной речи, в которой вдруг проступает лирическое содержание.
Но, кажется, этот поиск иногда запинается – и шестистишие сопровождается авторским комментарием, призванным пояснить жанр, раскрыть «сделанность», указать на аллюзию: «стихотворение про дворника, написанное с использованием одного слова, повторенного 12 раз»; «самый короткий из возможных текст – 6 не сочетающихся между собой однобуквенных значимых слов русского языка»; «растянувшийся лимерик», «очередное определение поэзии».
Занимательная нумерология, если и не предлагает объяснения именно шести строк как формального признака – в сущности, единственного, поскольку и ритмический рисунок, и наличие-отсутствие рифм, и характер разбивки строк на группы – все это в книге вариативно, – то, по крайней мере, расширяет круг вероятных ассоциаций: «число союза и равновесия», «знак удачи или счастья», указание на «шесть дней творения», «численное выражение вселенной». Выбрать можно любой из этих рядов – и это всегда будет ряд текста как микрокосма.
Можно зайти и с другой стороны – со стороны поэтической меры; шесть – ни много, ни мало. Больше, чем одно четверостишие, но меньше, чем два; возможно, некоторая часть недописанной секстины; вероятная пара двух терцетов – при определенных условиях. То есть это и промежуточная форма, часть чего-то большего – и форма самая что ни на есть «серьезная», самодостаточная. Это текст как акробатический трюк, в котором все «быстро, правильно и красиво» (Е. Фанайлова), и в то же время текст как протяженность, где до последней строки надо еще «дотащиться» (Д. Пригов).
Трюк как совершение на глазах изумленного зрителя чего-то, превосходящего меру разумения, сдвигающего границы реальности – удачная ассоциативная параллель к поэтологии Суховей. Ее стихи по преимуществу именно «трюковые», построенные на каком-то одном ярком семантическом жесте, и это факт, который стоит воспринимать совершенно безоценочно. Сегодня, когда одновременно существует столько поэтик, кажется, не стоит удивляться тому, что есть поэтики «игровые», связывающие поэзию с эффектом изумления.