– Миша, ты бы всё равно на мне не женился, – прошептала она.
– А он? Он женится?
– Не знаю. Теперь ведь он вдовец.
– А ну, да. Я пока ещё не вдовец! – злобно крикнул Михаил Алексеевич. – И вряд ли им стану. Скорее моя супруга вперед овдовеет, нежели я.
– Мишель, не кричи, пожалуйста. И не сердись. Ты меня никогда не спрашивал о прошлом.
– Не спрашивал, а надо было?
– Возможно.
– Зачем, чтобы знать точное количество твоих бывших любовников?
– Их было немного, на самом деле, – ответила она и вздохнула.
– Обнадеживает. Но, увы, поздно…
– Ты сам так хотел.
– Ну и, что ещё, сударыня?
– Мишель, мне было лишь четырнадцать, когда Александр Федорович взял меня под опеку.
– Хорош опекун!
– Если бы не он, моя жизнь бы закончилась в борделе. Я, собственно, там и оказалась. Я уже стояла в Александровском парке. А потом я оказалась на Потёмкинской. И если бы не Александр, то…
– Я уже понял, он оказался твоим спасителем, благодетелем, а потом и любовником. Так?
– Так, Миша. Прости, но после смерти отца, я осталась круглой сиротой. Множество долгов, кредиторы. Господи, да, зачем тебе всё это? Ты никогда не знал нужды. Ты ведь не представляешь, каково это, оказаться одной на улице, в четырнадцать лет.
– Бог миловал. Ты хочешь меня разжалобить? Чтобы я не просто тебя отпустил, но ещё и благословил на дорогу? Пожелал тебе счастья с новым супругом?
– Да, Мишель. По крайней мере, это было бы очень благородно с твоей стороны.
– Скажи, это ради него ты постоянно голодала?
– Перестань… Если хочешь правду, то да, он любит очень худеньких женщин. Это ведь дело вкуса…
– И ты отлично потакала ему в этом.
Она лишь грустно вздохнула.
– Хорошо, Анна, ступай с богом. И будь счастлива. Я благословляю тебя, – шутовски произнёс Гладышев, театрально махнув рукой и осенив изменщицу крестом.
Она подошла к нему и, наклонившись, поцеловала в щеку:
– Прости меня, Мишель, и прощай.
Он ухватил её за руку.
– Анька, ты что, хочешь сказать, что вот так вот сейчас уйдёшь, и мы больше никогда не увидимся?
– Прощай, Миша…
Её маленькая ладонь выскользнула из его руки. Мелькнул подол пышной юбки, простучали каблуки ботиков, и она скрылась за широкой дверью.
Ему казалось, что она не сможет вот так вот просто уйти. Что она непременно вернётся и бросится ему с рыданиями на шею. И скажет, что она не может без него жить. А он обнимет её крепко и никуда не отпустит. Никуда… В эти минуты ему казалось, что он ни одну женщину не любил так, как полюбил Анну. Руки ныли от желания, обнять её худенькую талию. Хотелось сжать её всю… Целовать ее острые ключицы и тонкие, детские руки, губы… Всю её.