– Куда это ты собралась? – он сел.
– Мишель, ты можешь больше не платить за съем этой квартиры, – пролепетала она тихим голосом.
– Это отчего?
– Сегодня мы с тобой расстанемся.
– Вот как?
Он встал с кровати и натянул на себя халат, босые ступни отыскали на холодном полу домашние туфли.
– Ты шутишь?
Он стал машинально искать портсигар.
– Нет, милый, я не шучу. Эта ночь была прощальной.
– Вот даже как? Может, ты объяснишь, в чём дело?
– Мишель, я ухожу от тебя.
– Подожди, что значит, ухожу? – насмешливо произнёс он.
К горлу подкатилась тошнота. Сердце тревожно заныло.
«Что она надумала, господи, – лихорадочно рассуждал он. – Неужели она бросает меня? Но почему? Соберись. Не будь тряпкой…»
За тот неполный год, пока они были вместе, он никогда не спрашивал её о прошлом. Ему казалось, что эти расспросы и лишние её откровения могут сломать тот эфемерный образ целомудренной, но жутко развратной нимфетки, который он слепил из неё в собственном воображении. Да, он умышленно не хотел ничего знать о прочих мужчинах в её жизни.
Наконец он отыскал портсигар, сел и закурил.
– Ну, я слушаю тебя…
– Мишенька, нам надо расстаться, – опустив глаза, повторила она.
– Тебе со мной плохо?
– Нет, Мишель, мне было с тобою очень хорошо. Я даже успела тебя полюбить.
– Ах, вот даже как? Полюбить? Ну?
– Да, полюбить… Но, знаешь, на днях вернулся из-за границы Александр Фёдорович, и я поняла, Мишенька, что его я люблю всё-таки больше.
– Какой ещё Александр Фёдорович? – неприятно поразился он.
– Ну, помнишь, когда мы познакомились, я рассказывала тебе о том, что ранее жила с ним.
– А, это тот самый высокий чин, который бросил тебя в квартире на Невском, а сам укатил с женой за границу? – на скулах Гладышева расцвели красные пятна, а уголки губ обиженно опустились.
– Да, Мишель, это он.
Гладышев нервно затянулся.
– Вернулся, значит, поманил тебя пальчиком, а ты и побежала?
– Ну, зачем ты так? Он тогда просто не мог меня взять с собою. У него была сильно больна супруга. Он ездил лечить её в Ниццу. Но вот она умерла. И он вернулся. И позвал меня к себе, понимаешь? Он, по-правде говоря, писал мне, Миша.
– Погоди, Аня, так значит, ты сошлась со мною просто для того, чтобы не скучать всё это время в одиночестве? Я для тебя был чем-то вроде «перевалочной станции»? Так? Временным пристанищем?