Раздался первый звонок. Толпа провожающих заметно оживилась. Боковым зрением он наблюдал за чужими объятиями, уши улавливали чмокающие звуки поцелуев. Как мило, и сколько лицемерия, думал он…
Возле вагона его встретил высокий белокурый проводник в синем форменном костюме. Проводник что-то говорил ему по-русски с сильным немецким акцентом. По дороге к купе мелькали полированные толстые двери с зернистым матовым стеклом; стены, обитые тисненой кожей; белые газовые лампы; ртутный глянец ослепительных зеркал; хромированные ручки и красные ковровые дорожки. Он сам не заметил, как очутился в собственном двуместном купе. Бегло оглядев роскошные апартаменты чудо-поезда, он стянул с рук перчатки и кинул их на полированный столик с красным бархатным абажуром. Этот стол располагался возле кретонового полога, ведущего к широкой двуместной кровати, заправленной хрустящим белоснежным бельём.
– Господин едет один? – вежливо спросил проводник.
– Нет, то есть, да, – кивнул он. – Господин будет один.
«К чему все эти словесные реверансы? – думал он. – Как объяснить этому рассудочному и наверняка экономному немцу, что он специально купил себе билет в дорогом двуместном номере, чтобы иметь возможность, лишь представить то, как всё это могло бы быть… Вспомнить то самое время, когда они оба мечтали об этой поездке. Как? Да, никак… Не будет он ничего и никому объяснять. Даже самому себе…»
Пока блондин с немецким акцентом учтиво показывал ему респектабельное купе в «Норд-экспрессе», он равнодушным взглядом окидывал обстановку. В иной ситуации вся эта роскошь могла бы произвести на него должное впечатление и даже вызвать улыбку на хмуром лице, но не сейчас. Ему всё время казалось, что он очутился здесь по ошибке, и что вся эта «дороговизна и помпезность» ему одному совсем не нужны. Он ощущал нелепость и даже трагизм этой ситуации. Он будто хотел сказать кому-то: ну, зачем мне всё это одному? Это всё лишнее, господа. Наслаждаться одиночеством в семейном люксовом купе? М-да, это было слишком. Слишком горько для него…
Как только за проводником закрылась полированная дверь, он, не раздеваясь, плюхнулся в красное, обитое бархатом кресло, и закрыл глаза. Он слышал, как за окном раздался третий свисток, ударил медный гонг, паровоз тяжело вздрогнул и, издав протяжный гудок, медленно, словно гигантский бизон, тронулся с места. Обдавая серым паром перрон, стуча колесами, бельгийское чудище отправилось в долгий путь.