Реннер посмотрел на дочь. Ее глаза светились любовью – такой желанной и такой “лживой”. Эта «любовь» была продуктом вторжения, квантового паразитизма на его горе. Он видел, как маки пожирают корпус, как реальность То’Рена и Лиры сливается в единый кошмар. «Прости, солнышко, – прошептал он, и слёзы, реальные, жгучие, потекли по его щекам. – Но это не ты». Его палец упал на тревожную кнопку. «ВСЕ ПУШКИ – ОГОНЬ ПО КООРДИНАТАМ ЛИРЫ! МАКСИМАЛЬНЫЙ ИМПУЛЬС!»
Ослепительный луч чистой энергии, сконцентрированный и смертоносный, пронзил пространство и ударил в сердце Килеона – в тот самый запутанный кластер. Раздался звук, не поддающийся описанию – как будто лопнула сама ткань реальности. Миры-воспоминания, алые маки, тёплая рука Эльзы – всё рассыпалось на миллиарды мерцающих осколков, которые мгновенно погасли. На месте величественной сферы осталось лишь облако тёмной, мёртвой пыли, медленно рассеивающейся в вакууме.
На мостике «Ковчега» воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только треском поврежденных систем и прерывистым дыханием выживших. Лира, шатаясь, подняла с пола небольшой, обугленный фрагмент артефакта, упавший сквозь щель в шлюзе во время атаки. На его изломе, вопреки логике, слабо мерцал крошечный узелок света. И от него, едва уловимо для сенсоров, исходил сигнал, который её приборы перевели как простой, детский вопрос, полный недоумения и бесконечной тоски:
«…не понял… за что?..»
Реннер отвернулся к огромному иллюминатору. В чёрном бархате космоса мерцали звёзды Туманности Киля. На отражении в толстом стекле, лишь на мгновение, промелькнул отблеск – алый, как мак. Он сжал кулаки, чувствуя призрачное, квантовое эхо тепла маленькой руки в своей ладони – эхо, которое, он знал, уже никогда не покинет его. Цена контакта была выплачена сполна. Что они уничтожили – угрозу, потерянного ребёнка вселенной или единственное чудо, способное связать сознания через время и пространство? Ответа не было. Только эхо в запутанных частицах души и холодная, безмолвная пустота за стеклом.
Солёная Бездна
Тихий океан жил своей величавой, синей жизнью. Сухогруз «Сибиряк», стальной труженик, разрезал спокойные воды, везя груз леса из Владивостока в Сан-Франциско. Солнце палило с безжалостно ясного неба, превращая палубу в раскалённую сковороду. Роман, инженер-механик с масляными разводами на робе, прислонился к леерному ограждению мостика. Он допивал свой чай, глядя на бесконечную водную гладь. Мир казался предсказуемым, подчиненным законам физики и расписанию рейсов.