Попроси меня. Т. IV - страница 2

. Когда он шел пешком, обыкновенно размахивая при этом руками, он делал такие крупные шаги, что спутнику, его сопровождавшему, приходилось бежать рядом с ним рысью. Царь отличался огромной физической силой, выковывал без труда железную полосу в несколько пудов весом и легко мог разогнуть подкову. Когда он хотел кого-нибудь похвалить и дружески потрепать по плечу, то удостоившийся этой царской милости не рад был и похвале. Пробелы своего образования Пётр восполнял в течение всей жизни, сохраняя трепетное отношение к знаниям, так, что даже и на его перстне и печати, которой он запечатывал отправленные им из-за границы письма, вырезан был девиз со словами: «Азъ бо есмь в чину учимых и учащих мя требую» («Я ученик, и мне нужны учителя») и символическими знаками в виде различных рабочих инструментов, что в свою очередь сближает его с масонской символической атрибутикой образа рабочих инструментов. Пётр, посещавший часто заграницу и принимавший множество иностранных специалистов, не мог не знать про масонство. Вряд ли он черпал от них какие-либо специфичные знания, скорее его просто манила внешняя схожесть его как плотника, как архитектора государства, и декларируемых масонами учение о великом архитекторе, образовавшего мир.

О противоречиях в Петре много было сказано. Например, он не мог вынести опыта под ласточкой, посаженой под колокол воздушного насоса, производимого придворным доктором Р.К. Арескиным. Когда воздух из-под колокола был вытянут настолько, что птичка зашаталась и затрепетала крыльями, царь сказал Арескину: «Полно, не отнимай жизни у твари безвредной, она не разбойник»2, и выпустил птицу. В то же время мог совершенно спокойно смотреть на самые жесткие пытки и казни, которым подвергались те, кого он считал врагами своего дела. Расправляясь с взбунтовавшимися стрельцами, он собственноручно отрубил головы нескольким из них. Он был способен трудиться без устали, но также и гулять без всякой сдержки. Он был способен предаваться разгулу, описание которого превосходит всякую меру воображения, на празднествах по случаю спуска нового корабля, когда гости напивались до того, что их выносили замертво, а иные и совсем отдавали Богу душу, и на собраниях всепьянейшего и всешутейшего собора, собиравшего под председательством князя-папы, его старшего учителя Н.М. Зотова, причем сам Пётр, выступавший в роли протодьякона, оказывался неистощимым в изобретательности, соединяя разные процессии и торжества для собора. То князя-папу должны нести на троне 12 плешивых кардиналов, а папа, снабженный особым молотком, должен во время движения прощения процессии стукать этих кардиналов по головам, то князь-папа должен переправиться через Неву в просторном чану, наполненном пивом, плавал по пиву на небольшом плотике, причем Пётр, в конце концов, все-таки не удержится и столкнет князя-папу в пиво, дав ему купанье. Непомерное знакомство с «Иваном Хмельницким», как называл Пётр вино, рано расстроило его здоровье. Он приходил в дурное расположение духа, становился раздражителен и тяжек для окружающих. Пётр не терпел невыполнение своих указов. Так, в 1722 г. праздновали заключение Ништадтского мира. Жена фельдмаршала Олсуфьева, немка, ожидавшая рождение ребенка, не явилась на маскарадную процессию, гулявшую более трех недель по Санкт-Петербург. За это она должна была явиться в Сенат и выпить штрафное количество вина, причем, в которое была подмешана водка. На другой день у нее родился мертвый ребенок, но сама она осталась жива. Вместе с тем, Пётр привлекал к себе сердце правдивостью и любовью к правде. Неплюев, один из молодых людей, которые были отправлены для обучения за границу, вернувшись и сдавший экзамен, назначен был работать с царем на верфи. Раз, пропировав накануне в гостях, он опоздал на работу, пришел уже после государя, и до такой степени испугался, что хотел уже вернуться домой, сказавшись больным, но потом решил сказать правду, «и пошел к тому месту, где государь находился; он, увидев меня, сказал: "Я уже, мой друг, здесь!" А я ему отвечал: "Виноват, государь, вчера был в гостях и долго засиделся и от того опоздал". Он, взяв меня за плечо, пожал, а я вздрогнулся, думал, что прогневался: "Спасибо, милый, что говоришь правду: Бог простит! Кто бабе не внук! А теперь поедем со мной на родины"»