«И Дарье про то молвь, чтоб не сказывала тех врак, что про старца Агафья ей сказывала… так в чем нет свидетелей, так нечего и говорить. Чтоб моего имени не поминали. И так нам горько и без этого!..»
56В этом всеобщем страхе, который пережил своего носителя, и находилась разгадка той парализованности и нерешительности, какую проявляли враги Петра, чувствовавшие себя в щупальцах того спрута, который сидел, сначала в Преображенском застенке, в виде Ромодановского, а потом в Тайной канцелярии в Санкт-Петербурге, в лице гр. П.А. Толстого. Но уже через 10-13 лет после смерти Петра, обнаружилась цена того молчания, которым напутствовались высшие слои русского общества для Преобразователя. «Память Петра I, – писал Фоккеродт в 1737 г., – в почтении только у простоватых и низшаго звания людей да у солдат, особливо у гвардейцев, которые не могут еще позабыть того значения и отличия, какими они пользовались в его царствование. Прочие хоть и делают ему пышные похвалы в общественных беседах, но если имеешь счастье коротко познакомиться с ними и снискать их доверенность, они поют уже другую песню. Те еще умереннее всех, которые не укоряют его больше ни в чем, кроме того, что приводят против Петра Шраленберг, в описании Северной и Восточной части Европы и Азии… большинство их идет гораздо дальше, и не только взваливает на него самые гнусныя распутства, которыя стыдно даже и вверить перу, и самые ужасные жестокости, но даже утверждают, что он не ненастоящий сын Царя Алексея, а дитя Немецкаго хирурга, которое яко бы тайно подменила Царица Наталья вместо рожденной ею дочери, и умеют сказать о том много подробностей…»57
«Об его храбрости и прочих, приписываемых ему, качеств, у них совсем другое понятие, нежели какое составили о том за границей, и большей части его дел они дают очень странныя, не слишком-то для него почетныя, причины. Все его новые распоряжения и учреждения они умеют превосходно обращать в смешную сторону; кроме того Петербург и флот в их глаза мерзость, и уже тут не бывает у них недостатка в доказательствах для подтверждения этого положения. Да и заведение правильнаго (регулярнаго) войска, считаемое всем светом за величайшую пользу, доставленную Царству Петром I-м, для них бесполезно и вредно; бесполезно по их твердой уверенности, что только бы они сами сидели смирно и не мешались без надобности в ссоры, а то никто не нападет на них из соседей, и что во всяком случае довольно с них и старых военных порядков для удаления врага от своих пределов; вредно, по тому что считают правильно обученное войско новыми узами, которыя вполне подчиняют их самовластному произволу Государя, как бы ни был он несправедлив и странен, лишают их всякаго покоя и удовольствия, какими они могли бы наслаждаться на родине, и принуждают их служить на войне, которая в подобном случае, по мнению их, великая беда, а для тех, которые служат тут по доброй воле – большая глупость»