Он смотрел в окно на серый вечерний пейзаж, где серо сливались дома и дороги. Его руки лежали спокойно на коленях, пальцы слегка дрожали.
– Я преподавал физику, – начал он тихо, – в Душанбе. Хорошая работа, уважение студентов, семья. Дом, где мы собирались по вечерам, пили чай, говорили о жизни. Мечтал сделать карьеру, написать книгу.
Пауза. Он вздохнул.
– Но всё изменилось. Война, кризис, долги. Моя жена уехала с ребёнком к родителям. Я решил – нужно помочь им. Поехал сюда.
Он посмотрел на меня, в его глазах был и стыд, и усталость.
– Курьер. Мигрант. Вот что я теперь. Каждый день – беготня, тяжёлый рюкзак, нет времени думать. Люди видят во мне только это. Никто не спрашивает, кто я на самом деле.
Абдулла наклонился вперёд, руки сжались в кулаки.
– Они называют нас "чужими". Смотрят с недоверием, иногда с ненавистью. Однажды я услышал, как в метро кто-то сказал: «Вот эти таджики – все преступники». Мой внутренний мир разбился в тот момент.
Я молчал, слушая его.
– Знаете, я читаю Пруста. На французском. Это моя тайна. В его словах я ищу истину, – он улыбнулся горько, – Но что делать, если твой внутренний мир никто не слышит?
Абдулла наклонился назад, глаза стали пустыми.
– У меня есть дочь. Она учится музыке. Я учу её играть на фортепиано по видеозвонкам. Я боюсь за неё. Боюсь, что мир, который её ждёт, будет полон ярлыков и преград. Что она вырастет, как я – чужой среди своих.
После долгого разговора Абдулла достал из кармана старый телефон и нажал несколько кнопок.
– Это моя дочь, Лейла, – сказал он и поднял трубку к уху.
С экрана раздался тихий голос, с лёгким акцентом и детской нежностью.
– Папа, ты сегодня опять не смог прийти на урок музыки?
– Нет, – ответил Абдулла, – я на работе, но скоро вернусь. Ты хорошо занималась?
– Да, учитель сказала, что ты очень хороший учитель.
– Я рад это слышать. Ты молодец, Лейла.
Он улыбнулся, и на мгновение его лицо смягчилось – словно исчезла усталость.
– Я хочу, чтобы ты выросла в мире, где никто не будет судить тебя по тому, откуда ты, – тихо сказал он.
Лейла засмеялась.
– Я буду играть для всех. Для тех, кто понимает, и для тех, кто не понимает.
Абдулла кивнул и положил трубку.
– Это моя надежда, – сказал он.
На следующий день я встретил Абдуллу на улице, когда он возвращался с работы. Его куртка была мокрой от дождя, а в руках – рюкзак, казавшийся слишком тяжёлым.