.
12 октября посольство «било челом» Сигизмунду, чтобы он отпустил Владислава на царство. На это им весьма уклончиво отвечал великий канцлер Лев Сапега, что король хочет водворить спокойствие в Московском государстве, а для переговоров назначит время.
На состоявшемся королевском совете было решено: «Итак предложить им прямо короля нельзя; но в добром деле открытый путь не всегда приносит пользу, особенно когда имеем дело с людьми неоткровенными; если неудобно дать королю сейчас же царский титул, то по крайней мере управление государством при нас остается, а современем откроется дорога и к тому, что нам нужно. Мы не будем им отказывать в королевиче, будем стоять при прежнем обещании, а Думе боярской покажем причины, почему мы не можем отпустить к ним сейчас же королевича; укажем, что препятствия к тому не с нашей, но с их стороны… причем нужно различать знатных людей от простого народа, одним нужно говорить одно, другому – другое… Если бы они согласились отсрочить приезд королевича, то говорить, что в это время государство не может быть без головы, а кого же ближе признать этим главою, как не короля, единственнаго опекуна сына своего»13.
Съезды послов с польскими представителями начались 15 октября, и на них послы сразу убедились, что Сигизмунд не думает выполнять условия договора 17 августа. «Для чего, – говорили поляки, – вы не оказали королю до сих пор никакой почести и разделяете сына с отцом, зачем до сих пор не отдадите королю Смоленска?..»14 На каждом последующем съезде речи послов становились все резче и резче. 20 октября они заявили послам, «что еслиб король согласился отступить от Смоленска, то они, паны и все рыцарство, на то не согласятся и скорее помрут, а вековечную свою отчину достанут»15. На замечания же о составленном договоре с Жолкевским, поляки закричали: «Не раз вам говорено, что нам до гетмановской записи дела нет»16. По главному же делу – даст ли Сигизмунд королевича на царство и примет ли последний православие, послам было отвечено, что королевич будет отпущен не ранее созыва сейма, а что касается перехода в православие, то «в вере королевича и женитьбе волен Бог да он сам»17.
Переговоры с уклончивыми поляками и настойчивыми требованиями русских, в конце концов, зашли в тупик. Поляки же начали пугать послов известиями об успехах Вора, а также шведов на севере России. Действительно, между воровским станом в Калуге и Москвой опять завелись «перелеты», а шведы, увидев стремление русских поставить в цари королевича Владислава, сына врага их короля, превратились из союзников в противников и теперь недавний друг М.В. Скопина, Яков Делагарди, «после несчастной Клушинской битвы, – говорит Н.М. Карамзин, – отступая к Финляндским границам, уже действовал как неприятель; занял Ладогу, осадил Кексгольм, и горстью воинов мыслил отнять царство у Владислава»