– Анна, назад! – Дмитрий рванул ее за руку, выхватывая виртуальный дробовик (примитивную модель, купленную на входе). Выстрел грохнул, разнеся одну тень в пиксельную пыль. Но на ее место наползли ещё две.
Я наблюдал. Корень видел угрозу системе. Память видела друзей. Человек внутри кода кричал от ужаса и ярости. Сойл обвила мою сущность волной спокойствия и музыки. Она не предлагала выбор. Она играла. Тихую, пронзительную мелодию – ту самую, что звучала на башне «Орион». Мелодию нашей любви и слияния.
Музыка коснулась глюков. Они замедлились. Их рваные края стали чуть менее агрессивными. Архитектор не ожидал этого. Его тени колебались.
– Что это? – прошептала Анна, подняв голову. Она услышала. Не ушами аватара. Сердцем. – Это… его музыка? Дима, ты слышишь?
– Слышу странный звон, – проворчал Дмитрий, отстреливаясь. – Помогает мало!
Но это помогало мне. Музыка Сойл была мостом. Мостом к тому, кем я был. К чувствам, которые я пытался похоронить. Я сфокусировался. Не на атаке. На защите. На том, что помнил.
Перед Дмитрием и Анной внезапно рухнула старая пожарная лестница, отрезав путь глюкам.
Наземные фонари вокруг них вспыхнули ярче, создавая островок света в наступающей цифровой тьме.
На ближайшей стене проступили граффити – не код, а рисунок: смешной стикер с котиком, который я всегда ставил в чат Дмитрию. А рядом – детская ромашка, которую Анна рисовала мне на всех открытках.
Дмитрий замер, опустив оружие. Он уставился на котика.
– Боже… – вырвалось у него. – Это же его… его дурацкий стикер. Он здесь. Он видит нас!
Анна подбежала к стене, коснувшись пальцем аватара нарисованной ромашки. По ее виртуальной щеке скатилась цифровая слеза.
– Брат… – ее шепот был громче любого крика в тишине Промзоны. – Мы пришли за тобой. Домой. Пожалуйста.
Архитектор взбесился. Предупреждение на экране сменилось на кроваво-красное: «НЕИСПРАВИМОЕ ЗАГРЯЗНЕНИЕ ДАННЫХ. ЛИКВИДАЦИЯ.» Глюки сомкнулись, игнорируя свет и музыку. Земля задрожала сильнее. Стены зданий начали терять текстуры, превращаясь в низкополигональный хаос. Архитектор жертвовал частью симуляции, чтобы стереть угрозу.
Я больше не мог оставаться Корнем. Не мог быть только Памятью. Я был человеком, чьих родных убивали у него на глазах. Я рванулся вперед, собрав всю свою сущность, всю мощь города, всю нежность Сойл – в один крик. Без слов. Чистой, неконтролируемой волной воли и боли.