Он занимает своё место на журнальном столике в прихожей рядом со старым, давно не работающим телефоном, таким же древним, как и он сам. Серого мышиного цвета, неизвестного года выпуска. Ещё не складывающийся, как его автоматические собратья. С кривой, как крючок, ручкой того же цвета, что и материал верха. При этом вполне добротный зонт.
Мамин зонт. А если точнее, то наш с мамой зонт.
В далёком детстве я обожал прятаться под куполом этого тогда ещё крупного для меня предмета.
Мама игриво, припевая, накрывала нас обоих большим покрывалом, и получался домик или, если хотите, шалаш. Забравшись под зонт с ногами, я в щёлочку между краями наблюдал за мамиными действиями.
А мама, с прищуром поглядывая изредка в мою сторону, хлопотала по дому, убирая комнату или занимаясь другими делами. А основных дел у неё было два: одно – кроить или шить что‑нибудь на швейной машинке, второе – печатать на «стрекозе», как мы называли её печатную машинку.
Когда мне надоедало сидеть в засаде, я неожиданно, как мне казалось, выскакивал из своего укрытия и бросался к маме на колени. Она откладывала своё дело и, обняв меня, начинала целовать. Я выкручивался, как уж, и громко смеялся, на что она отвечала весёлым и задорным смехом. Потом я усаживался на стул напротив неё за наш большущий стол и, уперев подбородок в ладони, смотрел на неё.
Маме нравилось, когда я так делал. А мне и вправду нравилось смотреть на неё бесконечно долго. Она светилась, облепленная зайчиками солнечного света, постоянно поправляя непослушный локон на немного нахмуренном лбу, при этом ничуть не раздражаясь из-за этого небольшого неудобства.
Мама курила. «Ох уж эта твоя пагубная привычка!» – говорила ей не раз наша соседка по площадке тётя Фая. Но мама ничего не могла поделать с этим. Набирая текст, она с каким‑то артистизмом затягивалась и, прикрыв глаза, не спеша выпускала дым из приоткрытого рта, уподобившись паровозной трубе. Потом резко поворачивалась в мою сторону и с возгласом «Брысь отсюда!» отправляла меня в спальню. Я уходил и, прикрыв дверь, садился за своё любимое рисование.
Позже мама проветривала комнату и, зайдя ко мне, похвалив меня и взъерошив волосы, отправлялась на кухню. (Я, кстати сказать, тоже пристрастился к сигаретам и, как мама, любил не спеша побаловать себя дымком. Бросил это занятие после сорока лет стажа курильщика и не испытывал впоследствии никаких проблем.)