– Этого недостаточно!
Уильям Месволд вздрогнул и оторвался от своих книг. Чего недостаточно? Неужто сэр Дарий стал тяготиться их идиллическим существованием, столь приятным для обоих?
– Может быть, вы пересмотрите наложенный на себя запрет и мы сыграем в сквош? Mens sana, знаете ли, in corpore sano[25].
Сэр Дарий отмахнулся от предложения. Он ощущал себя на пороге нового знания, ему было не до сквоша.
– Трех функций недостаточно, – возбужденно проговорил он. – Должна быть четвертая.
– Ее не может быть, – возразил Месволд. – Три составляющие теории старины Жоржа заполняют собой всю картину социального устройства.
– Да, – отозвался сэр Дарий, – но как быть со всем тем, что вне ее? С тем, что за чертой, над схваткой? Как быть с изгоями, прокаженными, париями, изгнанниками, врагами, привидениями, парадоксами? Как быть с теми, кто не от мира сего? Как, черт возьми, – обернулся он к своему погруженному в молчание сыну, сидевшему в дальнем углу библиотеки, – быть с Вайрусом?
– Боюсь, я не понимаю, о чем вы, – сказал Месволд в полном недоумении.
– Как быть с теми, кто вне?
– Вне чего?
– Всего, чего бы то ни было. Физически – как кометы, летящие в космосе, свободные от любых гравитационных полей.
– Если и существуют подобные люди, – предположил Месволд, – не являются ли они своего рода rarae aves[26], редкостью, исключением? Нужна ли четвертая составляющая, чтобы объяснить их существование? Разве не подобны они использованной бумаге и другому мусору, который мы выбрасываем? Разве нельзя просто сбросить их со счетов? Не принимать во внимание? Вычеркнуть из списка? Забаллотировать?
Но сэр Дарий не слушал. Он стоял у огромного окна библиотеки, пристально глядя на Аравийское море.
– Лишь тот видит всю картину, – пробормотал он, – кто выходит за ее рамки.
Вообразите себе эту сцену: величественный парс в святая святых своего дома – библиотеке, вместе с английским другом и живым призраком своего ребенка, человек, загнанный жизнью в мир книг, стоит у раскрытого окна. Значит, его изоляция не абсолютна, библиотека – не замурованная гробница, и через окно проникают все звуки и запахи беспокойного города: аромат чанны и бхела, тамаринда и жасмина, громкие голоса – ведь в этих краях если хотят что-то сказать, то повышают голос, – уличный шум, цоканье копыт, хлопки автомобильных двигателей, звонки велосипедов, ослепительное солнце на глади залива, гудки военных кораблей и общество, наэлектризованное перед началом трансформации.