Мама обрадовалась, отец удивленно хмыкнул, а когда родился Вовка – родители словно обрели вторую молодость: они чинно вышагивали в сквере около коляски со спящим внуком, вместе купали его, хохотали, вспоминая, какие они были «неловкие и неопытные, когда Танька родилась, и они ее боялись на руки взять, а теперь опытные и все – все про младенцев знают, хотя тогда у них была девочка, а теперь мальчик.
– А это знаете ли! Две большие разницы», – говорил Танин отец, и многозначительно поднимал вверх свой указательный красивый академический палец.
Крошечный Вовка вызывал в Тане скорее жалость, чем любовь. Маленький, красный и сморщенный он почти не плакал, только буравил Таню своими огромными глазами, словно спрашивал о чем – то.
Глаза у Вовки были отцовские – Федотовские глаза, и получалось, что это Федотов смотрел на нее молча, как он обычно это делал и спрашивал: Зачем, Таня? Зачем сбежала и ничего не объяснила? Зачем не сказала о ребенке? Зачем, зачем, зачем вообще влюбилась и играла этим серьезным и совершенно неподвластным тебе человеком, большим ученым, взрослым мужчиной. Что тебе было от него нужно? Неужели этот маленький комочек – его часть? С его глазами, которые теперь все время будут смотреть на тебя с вопросом?
Ответов у Тани не было, у нее было инстинктивное желание жить, а чувство вины перед Федотовым сначала растворилось в ожидании, что он будет ее искать, звонить требовать объяснений, умолять чтобы вернулась, а когда этого не произошло, то нагрянул токсикоз, о котором никто и никогда из специалистов не слышал. Когда младенец наконец – то покинул свою, то есть Танину утробу – молодая мать не чувствовала ничего кроме освобождения и тихой радости, что теперь ее не будет тошнить.
Круговорот пеленок и кормлений прошел на удивление всех очень спокойно. Вовка много ел, прекрасно спал, перевернулся, сел, пополз, встал и пошел, а Таня в это время делала все, чтобы стать лучшей версией себя. Смотря за тем, как растет сын, она ловила себя на мысли, что никто и встреченных ею мужчин ни до, ни после Федотова не подходили на «роль отца ее ребенка», только он подошел и все случилось. Эти мысли наполняли ее счастьем, и оно было абсолютно неуловимым. Она никогда не ощущала себя «самкой Богомола», потому что знала – она никогда и никого так не сможет полюбить, так как полюбила его.