Отец обычно до позднего вечера пропадал на работе, возвращался угрюмый и часто с запахом спиртного. Бабушка тяжело вздыхала, кормила его ужином, а иногда Кира слышала, как она негромко выговаривала сыну:
– На мать родную тебе наплевать, так хоть о дочери подумай. Я-то все стерплю, а ей какая радость видеть твою хмурую рожу? Ребенку тепла надобно, душевного покоя. А что ты ей несешь? Ты хоть раз улыбнулся дочери за эти дни?
– У меня траур, как ты не понимаешь?! Жизнь закончилась! – возражал Кирин отец. – Душа выстыла напрочь. А ты про улыбки. Где я сил возьму улыбаться?
– Ты так и девке душу выстудишь! – не унималась бабуля. – А ей сейчас как никогда твоя забота нужна, чтобы сиротинушкой себя не ощущать.
И Варвара Петровна изо всех сил старалась обогреть малышку. За всех старалась: и за себя, и за ушедшую мать девочки, и за раздавленного горем отца. Она повсюду брала внучку с собой, ни на минуту не оставляя ее в одиночестве, и при этом постоянно что-то приговаривала или напевала. И неважно, была это меткая поговорка, детская считалочка или озорная частушка. Все было к месту.
Кира любила ходить с бабулей «в лавку», так старушка называла небольшой магазинчик в их районе. Обратно они обычно возвращались с каким-нибудь лакомством, а следом за ними бежал верный страж – косматый пес Шарик. Кира обожала животных, ее любимицей была зеленоглазая кошка Мурка, особа весьма своенравная, но при этом очень привязанная к своей юной хозяйке. А еще девочка с удовольствием кормила гусей и кур, бросая им еду под бесконечные бабушкины прибаутки.
– Гуси-гуси! – начинала бабуля, подходя к вольеру с птицей, и внучка тут же подхватывала:
– Га-га-га!
– Есть хотите?
– Да-да-да!
А уж если у них появлялись цыплята или гусята, Кира готова была часами наблюдать за ними, охраняя от пронырливой Мурки и вездесущего Шарика. Тогда мир вокруг казался девочке невероятно интересным, и центром этого мира была, конечно же, бабуля.
– Гриб обабок, шляпа набок, – говорила она с улыбкой, водружая на голову внучки широкополую панаму в жаркий летний полдень.
Запас бабушкиных прибауток был неиссякаем, и Кире это безумно нравилось. Вечерами они вдвоем поливали огород.
– Сама садик я садила, сама буду поливать, – частушечным речитативом заводила бабуля, набирая в лейку воду. Лейка была старая, большая, из оцинкованного металла, бабушка с трудом ее поднимала, непременно покряхтывая при этом, а у Киры – маленькая, из желтого пластика, с ярким красным рассеивателем на носике.