– Не спеши, Федька! Рыба уйдет! – покрикивал кто-то из них. – Держи крепче, не отпускай!
На невысоком пригорке стояла смотровая изба, срубленная из сосновых бревен с тесовой крышей. У входа сидел на лавочке седобородый старец лет семидесяти, в заштопанной рубахе, подпоясанной кушаком. Лицо его избороздили глубокие морщины, узловатые руки лежали на коленях, а глаза, хоть и подернутые старческой дымкой, все еще зорко следили за работой. Это был Микула, старший над всеми работными людьми, человек опытный и мудрый.
Небо над озером то хмурилось серыми тучами, то вдруг проглядывало ясным солнцем, и тогда вся водная гладь загоралась золотом, а капли воды на веслах и сетях сверкали, как дорогие самоцветы. Озерный ветер то стихал совсем, то поднимался сильными порывами, рвал недошитые паруса, развевал русые бороды работников, гнал волны к берегу.
Мужики трудились с утра, и к полудню многие изрядно устали. Кто-то присел на бревно отдохнуть, кто-то пошел к ведру напиться воды. Несколько человек собрались в кружок и затянули протяжную песню:
– Эх, да по морю, морю синему,
По синему морю широкому плывет, плывет корабль…
Голоса сливались в печальный и красивый унисон, песня разносилась над озером, отдаваясь эхом от противоположного берега. Но не успели они допеть до конца, как вдали, за пригорком, послышались иные звуки – конский топот, звон сбруи, крики на чужом языке.
Сначала никто не обратил внимания – много ли кто по дорогам ездит. Но топот становился все громче, и вот уже над пригорком поднялась желтая пыль, а затем показались всадники. Впереди ехал воин на кауром коне, в кожаных доспехах с железными бляхами, в меховой шапке с соболиным хвостом. Лицо его было смуглым, скуластым, глаза узкие и хитрые, черные усы свисали по сторонам рта. У пояса висела кривая сабля в богато украшенных ножнах.
За ним тянулась длинная и печальная колонна. Ехали ордынские всадники, человек тридцать или больше, одетые в разные доспехи – кто в железные кольчуги, кто в кожаные куртки с нашитыми пластинами, кто в стеганые халаты. Шапки на головах были самые разные – меховые, войлочные, кожаные, но все непременно с завязками под подбородком. Кони под ними – степные, крепкие, привычные к дальним походам.
Но самое страшное было то, что тянулось за всадниками. Пешком, закованная в железа, шла толпа пленных – мужчины и женщины, старики и дети, юноши и девушки. Все они были в белых рубахах, по которым можно было угадать, что это русские люди. Руки связаны грубыми веревками, на ногах железные кандалы, которые звенели при каждом шаге. Лица пленных были бледными, истощенными, в глазах – отчаяние и безнадежность.