Переулок был глухим, пропитанным запахом человеческой крови и ночных криков. Рейчел, выросшая в приюте и помнившая жестокость отчима, избивавшего её и мать, не боялась смерти. Но она боялась боли – в её жизни было слишком много бессмысленной боли. И стоящий перед ней мужчина олицетворял всё тёмное, что существовало в этом мире: зло и дьявольщина, жестокость и насилие.
Её рука сама потянулась к заднему карману джинсов и выхватила нож. Зейн запустил пальцы в её белокурые волосы; его красивое, даже слишком красивое для бандита лицо казалось жёстким и холодным. С ресниц Рейчел сорвались слёзы. Она нажала на кнопку, и лезвие выскочило, упираясь в мужской бок и прорезая ткань.
– Правда, не так больно? – прошептала она, глядя на него с обнажённым отчаянием.
В этот момент время словно остановилось. Сталь блестела в тусклом свете, а воздух был пропитан запахом металла и страха. Зейн не отпрянул, не попытался перехватить её руку – он просто смотрел на неё, и в его глазах читалось нечто новое, что-то, чего она не могла понять.
– О, малышка, – произнёс он тихо, почти нежно. – Ты даже не представляешь, насколько ошибаешься.
Лезвие оставило тонкую алую линию на его коже, но Зейн лишь на мгновение замер, его пальцы крепче сжали её волосы. Вместо ожидаемой ярости в его глазах промелькнуло что-то более тёмное, расчётливое. Весь переулок, казалось, затаил дыхание в ожидании развязки.
– Умная девочка, – выдохнул он низким, опасным голосом. – Но ты не задела артерию.
Его свободная рука накрыла её запястье, направляя нож не в себя, а так, чтобы лезвие прижалось к её собственному горлу. Его губы почти коснулись её уха в гротескной пародии на близость, когда он использовал её собственное оружие против неё. Холодный металл прижался к точке пульсации.
Время словно застыло. Они застыли в смертельном танце, где каждый следующий шаг мог стать последним. Их дыхание смешивалось в спертом воздухе переулка.
– Попробуй ещё раз, – почти нежно уговаривал он. – Или ты наконец готова признать, что тебе страшно?
Выбор был прост: мученица или выжившая. И он уже знал, какой путь она выберет.
– Хочешь, чтобы я называла тебя папочкой? – прошептала она, облизывая пересохшие губы и плача.
В этот момент она казалась такой жалкой, такой беспомощной, а он – беспощадным и ледяным, словно воплощение всех её ночных кошмаров.