В зеркале я вижу не себя, а зверя. Его зрачки – расплавленное золото, челюсти сжаты, плечи напряжены, как туго натянутые струны. Моя внешность, мягко говоря, выглядит агрессивно. Неудивительно, что Дорохов с подозрением косится на меня, пытаясь уловить признаки нарастающего напряжения.
Косолапый на грани. Дай выйти. Дай волю.
Я моргаю слишком часто, как будто смогу так сбросить наваждение. Очистить сознание.
Чувствую себя подростком на излёте терпения – взвинченным, наэлектризованным, не умеющим сдерживать себя. Всё внутри – сырой, злой инстинкт.
Гребаный ад.
Москва. Аэропорт. Пять лет спустя.
Воздух столицы – холодный, обжигающе плотный. В нём смешались выхлопы, дорогие духи, тревожная суета. Толпы людей текут, как речные потоки, между терминалами: кто-то спешит к выходу, кто-то только что прилетел, кто-то ищет, кто-то теряет.
А я стою. Просто стою у огромного панорамного окна и смотрю на Москву. Я вернулась.
Пять лет назад меня выносили отсюда на носилках – истощённую, сломанную, без остатка разбитую. Сегодня я на ногах. Но внутри всё ещё звенит отголоском того, что было.
С той ночи я училась дышать заново – буквально. Переучивалась жить. Физически. Психологически.
Спасибо тёте. Она держала меня на плаву, когда я уже камнем тонула. Выносила мои истерики, молчание, срывы. Слушала ночные крики, когда боль резала не только тело, но и душу.
Была пустота. Я просыпалась – и не понимала, зачем.
Зачем жить в мире, где нет мамы. Где нет папы. Где нет Мишани.
Зачем дышать, если каждый вдох – как ошибка.
Этот момент врезался в память – остро, до дрожи. Больничная палата. Я стою у окна. Серый асфальт внизу. Десятый этаж. Один шаг – и тишина. Один шаг – и я с ними.
Я бы сделала это. Если бы не тётя.
Она не уговаривала. Не произносила пафосных речей. Не разменивалась на «ты нужна этому миру». Просто сказала правду.
– Ты думаешь, они этого хотят? Чтобы ты бросила жизнь, за которую они отдали свою?
Я сорвалась. Кричала. Орала, что ненавижу всё: этот мир, себя, их убийц.
Но злость удержала от последнего шага. А потом заполнила пустоту. И стала топливом.
В шестнадцать я уже знала, кем стану. Уехала в Петербург. Поступила на лучший курс, к лучшим преподавателям.
Юриспруденция. Защита. Справедливость.
Это была не просто учёба. Это была война. Я вгрызалась в теорию, как зверь. Штудировала кодексы. Заучивала статьи, пока они не отпечатывались в памяти, как тот самый асфальт за больничным стеклом.