Задолго до рассвета Почайна – тихая гавань, где отдыхал от своего бурного бега могучий Днепр – уже гудела, как растревоженный улей. Воздух, пропитанный влагой и запахом речной тины, звенел от скрипа телег, ржания лошадей, окриков и женского плача. Здесь, на шатких деревянных мостках, заканчивалась старая жизнь и начиналась неизвестность.
Ратибор стоял на носу головной ладьи, высокого струга с резной головой тура, и наблюдал за этим хаосом. Это была его армия. Не отряд закованных в железо витязей, идущих за славой и добычей, а пестрая толпа переселенцев. Около сорока воинов-добровольцев, кто-то вроде него – молодые и горячие, кто-то вроде Ставра – старые и битые жизнью. А с ними – их семьи. Больше сотни женщин, стариков и детей, которые променяли тесные, но обжитые дома Киева на призрачную надежду о своей земле на краю света.
Его взгляд выцепил из толпы мощную фигуру кузнеца Милослава. Тот был подобен медведю – высоченный, косая сажень в плечах, с рыжей, лопатой, бородой, в которой запуталась древесная стружка. С натужным кряхтеньем он втаскивал по сходням тяжеленный, окованный железом сундук. Это были не пожитки. Это был его мир. Внутри лежали молоты, клещи, зубила, напильники – все то, без чего Милослав был не человек, а просто гора мяса.
– Полегче, идол ты степной! – прикрикнула на него худенькая, но бойкая жена Любава. – Мостки проломишь, и пойдем мы к твоей Белой Веже по дну, раков кормить!
Милослав замер, тяжело дыша, и обернулся к жене. Улыбка спряталась в его густой бороде.
– Не бойся, женушка. Эти доски мой молот выдержат. А там, на новой земле, я тебе такую кузницу отгрохаю – с двумя горнами! Буду князьям мечи ковать, а тебе – сережки с каменьями.
Он говорил это бодро, но Ратибор видел в глазах кузнеца затаенную тревогу. Отказаться от своей кузни на Подоле, где его знали и уважали, где всегда был заказ, и отправиться в никуда… На это нужна была смелость, сравнимая с воинской.
Рядом с Любавой стояли их сыновья – Светорад и Годимир, мальчишки лет семи и восьми. С восторгом, не омраченным взрослыми страхами, они смотрели на огромные ладьи. Для них это было не прощание с домом, а начало великого приключения, о котором им пели в былинах.