Честь мундира требовала отступить. Но честь следователя, честь перед Правдой – требовала идти вперед. Даже если путь лежал через суеверия, пропавшие кисти и непроницаемое лицо секретаря, чьи глаза были глухи не только к совести, но, казалось, и к самой смерти.
Суровцев достал из кармана сюртука записную книжку и остро отточенный карандаш. Он открыл ее на чистой странице и вывел твердым почерком:
«Кисть розовая – ПРОПАЛА. Осмотр: нет нигде. Дуняша не брала.»
Ниже, подчеркивая:
«Пятно на портрете. Мистика? Хим. реакция?»
И еще ниже, сжато:
«Глухов: Настоят. требует ЗАКРЫТЬ ДЕЛО. «Честь мундира». Давление.»
Он захлопнул книжку. Дело не было закрыто. Оно лишь ушло в тень. А первой вещественной уликой в нем стало отсутствие. Отсутствие маленькой, никому не нужной, кроме убийцы, розовой кисточки для глаз.
Величье пало. Слезы льёт тиран.
Его честь – тлен, обманчива и зыбка.
Душа вопит и рвётся на таран
Зовёт на бой с убийцею улыбка
Кабинет графа Арсения Владимировича Зарницкого дышал холодным величием. Темные дубовые панели, портреты суровых предков в золоченых рамах, тяжелые бархатные портьеры – все говорило о многовековом роде и непоколебимом статусе. Сам граф стоял у камина, спиной к Суровцеву, рассматривая языки пламени. Его фигура в строгом черном сюртуке была прямой, но в напряженной линии плеч читалась усталость, а рука, сжимавшая бронзовую щипцовую рукоять, была слишком белой.
– Глеб Сергеевич, – голос графа прозвучал глухо, без обертонов, когда Суровцев вошел и замолчал у порога. – Вы настойчивы. Как буриданов осел между двумя стогами сена. Один стог – долг службы. Другой – здравый смысл. Или… приличия? – Он медленно обернулся. Его лицо было бледным, с глубокими тенями под глазами, но взгляд – острым и недобрым.
– Мой секретарь, Глухов, уже изложил вам нашу общую позицию. Дело закрыто. Заключение врача – исчерпывающе. Что еще вам нужно? Увековечить горе семьи?
Суровцев сделал шаг вперед, ощущая тяжесть взгляда графа и холодный гнев, витавший в воздухе. Он не стал упоминать Глухова.