Он сжал кулаки, когда Фридрих сказал, что нужно отнести одеяла для еврейки. Он не поверил своим ушам. Мария Мандель – железная фрау, чьи приказы не обсуждались, та самая, что лично отбирала женщин для газовых камер – покровительствует скрипачке?!
В голове Рудольфа что-то надломилось. Он видел, как Мандель отправляла на смерть детей – без моргания. Как смеялась, когда польская девочка упала в обморок от побоев. А теперь – одеяло для еврейки?!
У второго друга Фридриха – Генриха – в голове мелькали те же мысли, что и у Рудольфа. Он тоже не мог понять поступка фрау Мандель, но они были всего лишь винтиками в огромной машине. Непослушание означало смерть – это он усвоил крепко. Поэтому, не раздумывая, кинулся помогать товарищу.
Генрих был старше Рудольфа – ему уже стукнуло двадцать восемь. Как и все в их отряде, он фанатично верил в идеи Рейха. Иначе в СС не брали, тем более – в охрану концлагеря. Внешне он проигрывал статному Рудольфу: среднего роста, на голову ниже, с рыжими, вечно взъерошенными волосами. Лицо – будто карта неудач: отсутствующие передние зубы, грубый шрам на левой щеке – «подарок» из студенческих времен, когда он увлекался фехтованием.
Родителей не помнил. Отец сгинул в Верденской мясорубке, мать умерла от разрыва сердца, узнав о его гибели. Сестра Грета, единственная родственная душа, сбежала от него в Дрезден, выйдя замуж за какого-то фабриканта. Остался только Мюнхен с его пивными да вечным чувством, будто жизнь проходит мимо. После отъезда Греты Генрих начал глушить одиночество шнапсом. Возможно, именно пустота внутри заставила его надеть черную форму. В Аушвице он нашел таких же, как сам – изгоев с бутылкой, которые по вечерам пытались залить алкоголем тошнотворный осадок на душе.
Подойдя к бараку, они замерли на мгновение. Офицеры, сопровождавшие Мандель, уже разошлись, и теперь она, непринужденно улыбаясь, беседовала с Альмой о чем-то возвышенном – вероятно, о Моцарте или Бетховене.
«Вот же бессердечная гадина!» – прошипело в голове у Фридриха.
Они молча занесли матрасы и одеяла, свалив их у выхода – будто торопились поскорее избавиться от ноши. Фридрих не смог сдержаться: его взгляд, полный ненависти и брезгливости, скользнул по Альме. Та встретила его холодным, пустым взором – точно смотрела сквозь него, как сквозь грязное стекло.