Щелчок запоров. Яркий свет ударил в глаза, ослепляя после полумрака. На перроне – четкие силуэты солдат в немецкой форме, с оскаленными овчарками на поводках. Собаки рвались вперед, захлебываясь лаем, брызжа слюной на доски платформы.
–
Raus! Schnell!
Крикнул высокий белокурый офицер, который стоял, расставив ноги, как палач перед эшафотом. Руки замком за спиной. Холодные глаза скользили по толпе, будто считали будущие цифры в отчете.
Люди хлынули наружу, спотыкаясь, подталкиваемые прикладами. Детский плач. Лай. Короткие команды, отрывистые, как выстрелы.
Когда Альма вслед за остальными выбралась из вагона, перед ней открылась мрачная картина. На платформе, устремив холодные взгляды на прибывших, стояли несколько человек в форме. По властной манере держаться и тому, как солдаты беспрекословно выполняли их приказания, можно было понять – это были старшие.
Среди них выделялась молодая белокурая женщина лет двадцати пяти. Ее безупречная форма СС сидела как влитая, а тонкие черты лица и легкий румянец могли бы сойти за миловидность, если бы не ледяной блеск в глазах. Альма еще не знала, что перед ней – Ирма Грезе, одна из самых жестоких надзирательниц не только Освенцима, но и всего Третьего рейха.
Рядом с ней стоял высокий мужчина с темными волосами и теплыми карими глазами. Его улыбка, открытая и почти дружелюбная, обнажала небольшую щербинку между зубов, что не портило его, а придавало облику странный шарм. Казалось, в иных обстоятельствах его можно было бы назвать привлекательным…если бы не место, где они сейчас находились.
Как только состав окончательно замер, и последние узники вывались на платформу, началось.
Двое молодых людей – она, холодная и безупречная, и он, улыбающийся с той зловещей щербинкой – приступили к «сортировке». Солдаты покорно помогали, подталкивая людей в нужную сторону. Это называлось «отбором на вакансии» – циничный эвфемизм, за которым скрывалось нечто куда более чудовищное.
И тогда у женщин стали забирать детей.
Сначала – недоумение. Потом – прорывающийся крик. Плач, мольбы, попытки прижать ребенка к груди так крепко, чтобы никакая сила не могла разомкнуть эти объятия. Но сила нашлась. Детей вырывали, матери цеплялись за маленькие руки, за уголки одежды – солдаты били прикладами, толкали, а если сопротивление оказывалось слишком отчаянным – стреляли.