На душе стало немного спокойнее, но всеобщее чувство тревоги никуда не делось. Перед глазами Ли все еще стояла жуткая картина людских тюрем, словно клеймо, выжженное на памяти.
Впереди, словно выросший из самой преисподней, мрачно возвышался каменный замок, ощетинившийся кованым металлическим забором. На крышах, застыв в вечной страже, горбились каменные гаргульи, словно проклятые стражи этого проклятого места. «Сколько времени прошло, а вкус у вампиров всё тот же», – промелькнуло в голове ведьмы, наполняя сердце горечью.
Тяжёлые ворота с глухим скрипом распахнулись, обнажив выстроившихся по обе стороны дорожки безмолвных стражников. Они двинулись вперед, в самое сердце тьмы. Бер первым спешился перед входом, затем, с напускной галантностью, помог спуститься Лилит.
Замок подавлял своим величием, словно давил на плечи непомерным грузом. Окинув взглядом взметнувшуюся ввысь громаду, Ли с отчаянием подумала: «Падать отсюда будет очень долго… и больно». Бросила взгляд на вампира, и тот едва заметно усмехнулся, указывая на распахнувшиеся двери, словно приглашая ее в ловушку.
Они вошли внутрь, и двери за ними захлопнулись с оглушительным грохотом. Блуждая по сумрачным каменным коридорам, освещённым лишь дрожащими языками пламени факелов, девушка отчаянно пыталась запомнить дорогу. «Не помешает на случай побега, хотя с такой охраной это кажется невозможным. Но надежда умирает последней».
Наконец, коридор вывел их к огромной двухстворчатой двери, украшенной золотыми вьюнками, среди которых зловеще извивались драконы. «Тронный зал» – поняла Ли.
– Дальше сама, – сухо бросил Бер, словно избавляясь от бремени.
Кивнув, она собрала остатки мужества, толкнула тяжёлую дверь и вошла, словно ступая на эшафот. В самом конце зала, на каменном троне, восседал вампир. По его надменному, презрительному виду не оставалось сомнений – Лорд Владислав, повелитель этого мрачного царства.
Старейшина среди глав, чье лицо, изможденное временем, казалось бледной маской, обрамленной короткими светлыми волосами. В потухших серых глазах его отражались все прожитые века, словно в зеркале, хранящем боль и утраты. Даже бессмертие оказалось бессильно перед морщинами, избороздившими его тело. Но этот старческий вид, кажущийся немощный, ни на мгновение не позволял усомниться в его неиссякаемой силе, выкованной в горниле