И вот он увидел Его. Себя. Того самого «Александра Александрова» с плаката. Он стоял в центре группы, в идеальном темном костюме. Что-то говорил, лицо оживленное, жесты уверенные. Он излучал успех. Саша почувствовал себя призраком, наблюдающим за жизнью другого человека – человека, которым он мог бы стать, но не стал. Или стал… здесь.
И потом… Она. Настя. Она стояла рядом с ним, чуть сзади. В элегантном синем платье, подчеркивающем фигуру. Волосы уложены идеально. Макияж безупречен. Легкая, сдержанная улыбка. Она смотрела на Александрова, и в ее зеленых глазах… был свет. Гордость? Любовь? Она положила руку ему на рукав, что-то тихо сказала. Он улыбнулся в ответ, взгляд смягчился, став почти… знакомым. Тем самым взглядом, которым его Саша смотрел на свою Настю.
Острая, режущая боль пронзила грудь. Саша ахнул, схватившись за сердце. Она жива. Здорова. Прекрасна. Рядом с ним. С его блестящим двойником. Его ноги понесли его к входу. Он толкнул тяжелую дверь, ворвавшись в зал. Гул голосов, запах дорогих духов и шампанского накрыл его. Он не знал, что будет делать. Кричать? Броситься к ней? Услышать её голос?
Он пробирался сквозь толпу, чувствуя недоуменные и брезгливые взгляды. Он был здесь лишним, пятном на безупречном вечере. Настя смеялась над чьей-то шуткой. Её смех – чистый, звонкий – пронзил Сашу насквозь. Она повернула голову, и их взгляды встретились.
На миг. В ее глазах мелькнуло удивление, потом – вежливое, холодное любопытство. Взгляд на странного незнакомца с лицом её мужчины. Но не было и тени того тепла, что было в ее глазах, когда она смотрела на другого Сашу. Она видела в нем помеху. Чужого.
В этот момент другой Александров тоже заметил его. Его взгляд скользнул по Саше – от стоптанных кроссовок до бледного, растерянного лица. В его глазах не было злости. Было… легкое презрение? Недовольство? Как будто увидел назойливого насекомого. Он что-то тихо сказал стоящему рядом мужчине в строгом костюме – охраннику. Не отводя взгляда от Саши.
Саша почувствовал, как жар стыда заливает лицо. Он стоял перед ними – нищий духом и телом перед их сияющим, недостижимым счастьем. Его Настя была мертва. А эта… была частью другого мира, другой истории, другого Саши. Он не имел прав на нее. Не имел права разрушать этот мир, эту ее жизнь. Принцип – «Не разрушать чужое счастье» – встал перед ним стеной. Он не смог. Не посмел.