В классе царила тишина, прерываемая лишь тихим скрипом мела по доске. Учитель – старец с усталым лицом, чьи глаза казались прожжёнными долгими годами бессонных дум, медленно выводил большой белый круг. Он не был простым изображением – казалось, будто этот круг жил своей жизнью: слегка мерцал, будто сопротивляясь исчезновению, словно древний символ, вписанный в ткань времени.
Мелкий порошок мела висел в воздухе, мягко рассекая свет, словно тонкий туман воспоминаний и забвения. Парты стояли в идеальном порядке, без единой помарки – словно всё вокруг стремилось сохранить форму, когда сама суть – растворялась.
Химари сидела в первом ряду, неподвижная, с наушниками, свисающими с шеи, и взглядом, уткнутым в этот круг. Она ощущала, как символ медленно опускается над её головой, невидимый и тяжёлый, как нечто неизбежное, без начала и конца, без двери и выхода.
Этот круг словно петля, которая стягивала время, зажимая в себе воспоминания и надежды, превращая всё в бесконечную меланхолию. Он висел надо мной, думала Химари, как чёрная тень на рассвете, не позволяя дышать.
И в этом неподвижном классе, где всё казалось застывшим на грани сна и яви, она впервые почувствовала, что её жизнь лишь линия, закрученная в этом замкнутом пространстве.
Всё в классе застыло – время растекалось, словно густая смола. Девочка перед Химари медленно поворачивала голову, движение было почти нереальным, словно замедленным воспоминанием, вырванным из сна. Её короткие волосы едва касались плеч, а на губах играла пустая улыбка – та самая, что не несёт в себе ни радости, ни печали, а лишь эхо забвения.