– Вы имеете в виду, гимнастику в стенах обители, у памятников генерала Брусилова и философа…
Пётр перебил Александра Николаевича:
– Не было там никакой гимнастики, прошлись там с Ниной туда-сюда между памятниками…
– На ногах?..
– Ну не на руках же… Гимнастика случилась уже у мостика, там она мне пригодилась, сразу почему-то вспомнил все знакомые мне боевики и по кун-фу, что смотрел в кинотеатрах и по телеку. Откуда прыть такая взялась, ярость благородная, сам не пойму.
– Вы же защищали Нину, не так ли?
– Да, к ней пристал прежний ухажёр, Борис оскорбил её, я вынужден…
– Вы, Пётр, проявили себя бойцом-молодцом…
– Но всё равно неловко как-то. Мы же здесь с Ниной в первый раз оказались…
– Она ваша невеста, Пётр?
Тот вздрогнул, побледнел, но потом, постаравшись взять себя в руки, тихо и отрешенно промолвил:
– Была невестой Бориса, Нина даже беременна от него… Вот Борис и взбеленился, когда Нина связалась со мной, отдав мне предпочтение, назначив свидание у Новодевичьего монастыря… А дальше вы сами всё видели, Борис с собой для выяснения отношения пригласил двух отморозков, чтоб быть в разборке более убедительным… И наша тайна с Ниной стала для трёх отморозков явью…
У ворот монастыря за косогором можно было бы войти снова в обитель, как это намеревались это сделать Глебыч с двумя своими коллегами, но Глебыч сделал незаметный для молодёжи знак, мол, идёмте следом за молодёжью. Александр Николаевич и Владимир Прокофьевич расценили этот знак, как необходимость скорого вмешательства в новую разборку, схватку между Борисом и Петром.
Борис с умоляющим выражением лица попросил на какое-то мгновение оставить его с Ниной для последнего разговора по душам.
– Нина, ты уверена? – спросил Пётр. – Тебе это надо?
– Ему это надо, – Нина ответила строго и безапелляционно, как отрезала. – Оставь нас, Пётр, пусть выговорится в последний раз, чтобы больше не приставал к нам, как банный лист.
– Банный лист, говоришь, Нина, как-то тускло быть банным листом, могла бы ярче, поживей сравнение придумать. – Видя, что Пётр остановился поодаль их, Борис шепнул ей в ухо. – Милая, ведь тебе когда-то тебе нравились мои стихи. Неважно, что ты скажешь сейчас. А скажешь, наверняка, что те стихи мои – редкостное дерьмо. Я запомню только одно, когда-то они дерьмом тебе не казались, а нравились настолько, что ты именовала меня «поэтом Борькой». Ничего не говори, слушай мои последние стихи. Будешь слушать? Если не хочешь скажи, я не обижусь, уйду от тебя с Петром без этих моих последних стихов…