И даже те периоды, когда я полностью терял интерес к духовности и погружался в обыденность, оказались не менее важными. Это были времена интеграции, переваривания опыта, внедрения инсайтов в практическую жизнь.
Как садовник знает, что растению нужны и солнце, и дождь, и даже заморозки для полного созревания, так и жизнь знала, какие именно переживания нужны мне для полного раскрытия моей природы.
И вот теперь, когда все осколки заняли свои места, когда все цвета сложились в изначальный белый свет, когда вся мозаика обрела целостность, я мог только восхищаться совершенством этого процесса.
Ни одной лишней детали. Ни одного случайного элемента. Ни одной ошибки, которая действительно была бы ошибкой. Всё имело смысл. Всё служило общей цели. Всё было на своём месте.
Это не означало, что я стал считать все свои поступки правильными, а все переживания приятными. Это означало понимание того, что правильность и неправильность, приятность и неприятность – это оценки ума, а не свойства самого опыта. А опыт по своей изначальной природе нейтрален – это просто движение сознания, познающего само себя.
Каждый осколок радуги занял своё место в общей картине. И эта картина оказалась не мозаикой из разрозненных кусочков, а цельным полотном, где каждый мазок, каждый оттенок, каждая тень и каждый блик служили общей красоте.
Собирание завершилось не потому, что все части были найдены, а потому, что стало понятно: разделения никогда не было. Радуга всегда была целой. Просто нужно было научиться видеть её такой.
И в этом видении рождалась глубокая благодарность – не за отдельные приятные моменты жизни, а за саму возможность переживать всю полноту человеческого опыта. За право быть той точкой, через которую бесконечность познаёт себя во времени и пространстве.
Каждый вздох становился благодарностью. Каждое биение сердца – признанием чуда. Каждый момент осознанности – празднованием того факта, что Вселенная обрела способность удивляться самой себе через эту конкретную форму сознания.
Осколки собрались вместе. Радуга вспомнила, что она – свет. Путешествие подходило к концу не потому, что цель была достигнута, а потому, что было понято: цель и путь всегда были одним и тем же.