– У всех, – кивает он. – Каждый дом стоит на старом фундаменте. У кого-то в подвалах, у кого-то на чердаках. Но люди не жалуются. Наоборот, говорят, что дома уютные, как будто родные.
Родные…
Потому что они ЕСТЬ родные.
Для тех, кто в них жил раньше.
И кто хочет в них жить снова.
Знаете, что самое жуткое в строительстве на костях?
Не то, что мертвые не уходят.
А то, что живые начинают становиться мертвыми.
Повторять их жизни, их привычки, их судьбы.
Пока не заменят их полностью.
Возвращаюсь домой. Катя встречает меня с странным блеском в глазах:
– Макс! Я проверила тест на овуляцию! У меня сегодня самый плодородный день!
Плодородный день?
Катя никогда не говорила такими словами. "Плодородный" – это из деревенского словаря.
– Пошли, – она тянет меня в спальню, – нужно использовать шанс!
Но я сопротивляюсь:
– Катя, подожди. Мне нужно тебе кое-что рассказать.
– После, – она целует меня, – сначала дело, потом разговоры.
И я понимаю: она говорит не своими словами.
Кто-то другой говорит ее устами.
Кто-то, кто очень хочет, чтобы в этом доме снова появился ребенок.
Кто-то, кто когда-то потерял своего.
Вечером, когда Катя засыпает (довольная и умиротворенная), я спускаюсь в подвал.
Включаю фонарик телефона.
Сундук закрыт.
Но на крышке лежит записка.
Написанная детским почерком:
"Дядя Макс, не выбрасывайте наши вещи. Мама будет плакать."
Мама?
Какая мама?
Я поднимаю записку, и она рассыпается в прах.
А из сундука доносится тихое всхлипывание.
Как будто внутри плачет ребенок.
Долго, горько плачет.
И я понимаю:
В нашем доме поселилась не одна душа.
А целая семья.
Которая очень хочет домой.
"Самая опасная любовь – это любовь
мертвой матери к живому ребенку."
В 4 утра я понял, что камеры наблюдения могут наблюдать не только за настоящим
Вы знаете, что меня дико бесит в системах безопасности? Когда они записывают ТО, что происходит, а не то, что ДОЛЖНО происходить.
Когда ты ставишь камеры, чтобы следить за воришками, а получаешь хроники мертвецов. Когда система охраны превращается в систему связи с тем светом.
И самое паршивое – когда понимаешь, что мертвые наблюдают за тобой уже давно. А ты только сейчас научился их видеть.
Шестой день начался с того, что я не мог уснуть.
Катя спала рядом, улыбалась во сне, иногда гладила живот – хотя ничего там еще быть не могло. Но я лежал с открытыми глазами и думал про записку в подвале.