Но до дома так и не добрался. На четвертый день, пробиваясь через очередной завал из обгоревших автобусов и поваленных столбов, Иван, измотанный и обезумевший от безысходности, встретил соседа – дядю Васю. Тот был бледным, с лихорадочным блеском в глазах, его кожа уже приобретала нездоровый, желтоватый оттенок. Дядя Вася, едва держась на ногах, рассказал, что Лена и Саша были дома, когда все началось. Первые дни были самыми страшными. Радиация. Она пришла невидимой волной, проникая всюду, в каждый вдох, в каждую клетку. Сначала легкое недомогание, похожее на простуду, потом слабость, изнуряющий жар, который не сбивался. А потом – красные пятна, которые расползались по коже, словно карты страшной болезни, выпадение волос, внутренние кровотечения, кашель, отдающий болью в груди. Воды не было, еды почти тоже. Лена боролась, дядя Вася видел, как она, уже еле волоча ноги, пыталась найти хоть что-то, чтобы помочь Саше, который слабел быстрее всех. Ребенок был слишком мал, чтобы противостоять невидимому убийце. Не было лекарств, не было врачей, не было даже чистой воды, которая могла бы облегчить их страдания. Они угасали медленно, мучительно, изо дня в день. Дядя Вася сам был уже на грани, когда уходил, не в силах больше смотреть на это. Он сказал, что видел их тела – они так и остались лежать в своей постели, крепко обнявшись, будто даже смерть не смогла их разлучить. Он не смог их похоронить. Сил не было, и радиация уже забрала его собственную жизнь, оставив лишь оболочку.
Потом были недели бесцельных скитаний для Ивана, поиски, хотя он уже знал, что искать нечего, кроме подтверждения своего самого страшного кошмара. Отчаянные крики в пустом эфире, попытки найти хоть кого-то, кто мог бы сказать, что дядя Вася ошибся, что это был лишь кошмар, из которого он обязательно проснется. Но никто не отвечал. Только мертвая тишина, которая стала постоянным фоном его жизни. А затем пришло смирение – горькое, как пыль в горле. Смирение и привычка выживать, которая стала его единственным смыслом. И вины. Неумолимой, жгучей вины, что он не был там, что не смог защитить их, не смог разделить их последние минуты. Это чувство было тяжелее рюкзака, тяжелее всего выживания. Оно было его постоянным спутником, призраком, преследующим его в каждом шаге по этому мертвому миру.