Из кухни донёсся голос мамы:
– Ты опять ничего не можешь найти?
Это прозвучало не как обвинение и не как упрёк, а скорее как уставшее “ну конечно”, будто всё это давно вошло в привычку. Флинта не ответила. В горле застряли слова – и не те, что хотелось бы сказать, а только такие, которые ничего не изменят. Если сказать, что зонт был точно, это будет звучать как оправдание. А если признаться, что не помнит, куда положила – получится, что она снова виновата. Хотя ведь он точно был. Она же помнила. Ну, почти. Но с каждой секундой становилось всё сложнее отделить воспоминание от выдумки, привычку от правды. Мама вышла из кухни, не глядя вручила Флинте старый зонт, который давно не открывался с первого раза, и у которого отваливалась кнопка.
– Возьми вот этот, – сказала мама. – Только, пожалуйста, не потеряй хотя бы его.
Флинта кивнула, хотя внутри опять защемило. Не из-за зонта – из-за того, как легко и невесомо звучат такие слова, будто потерять – это уже её личная особенность.
– Я правда думала, что он был в сумке… – попыталась возразить она, но мама уже отвернулась и, прижимая телефон к уху, заговорила с кем-то быстро и важно, будто разговор с Флинтой растворился между звонками и утренней суетой.
Флинта осталась стоять с этим ненавистным зонтом – тяжёлым, чуть липким на ручке, с царапинами по металлу. Она сжала его крепче, чтобы не уронить, и почувствовала, как внутри вдруг становится пусто, будто из невидимого шарика медленно и тихо уходит воздух. Этот звук был тише, чем всё остальное утро. Она молча надела куртку. Пальцы привычно проверили карманы – оба были пустыми, ничего нового, только крошки и кусочек обёртки. Застёгивая куртку, Флинта почувствовала, как воротник чуть колет подбородок. Она машинально дёрнула застёжку, чтобы скрыть лицо, и тут, прямо у груди, в том месте, где подкладка давно расходилась по шву, что-то тихо и неожиданно зашуршало. Флинта замерла, сунула руку внутрь. Пальцы нащупали гладкую, округлую поверхность. Она осторожно вытянула находку наружу и увидела на ладони небольшую пуговицу – потёртую, цвета морской гальки, с тремя дырочками и тонким, еле заметным узором по краю. Пуговица была тёплой, как будто её только что держали в руках. Она выглядела как часть чего-то знакомого, чего-то из прошлого, но Флинта не могла вспомнить – откуда именно. Она точно знала, что это не её. Но при этом… она была ей словно близка.