День Рождения. Он маячил через десять дней. Как кошмар. Как этап какого-то чудовищного ритуала. Как она сможет? Притворяться? Улыбаться? Дарить подарок, зная, что это – последний? «Подарочный набор перед расставанием»… Ее собственные слова вернулись бумерангом. Она представила фальшивые улыбки, тосты «о дружбе», неловкое молчание… Ужас сжал горло холодной рукой. Нет. Нет, я не смогу.
Ее палец дрогнул над экраном. Он был уже не над роковой клавишей «Отправить», готовый выплеснуть в цифровую пустоту вопль души: «Когда я перестала быть тебе интересна?». Он скользнул вниз, к маленькому значку корзины – клавише удаления. Снова стереть.Снова оставить эту зияющую, предательскую пустоту в их когда-то неистощимом чате. Сердце колотилось где-то в районе горла, кровь гудела в ушах, заглушая тиканье бабушкиных часов. Слезы, соленые и жгучие, катились по щекам, падая на стекло экрана, расплываясь в причудливые, мокрые узоры над пустой строкой ввода. Она зажмурилась, пытаясь сдержать рыдание, сжав телефон так, что пластик затрещал под пальцами.
ВДРУГ.
Телефон взревел. Не просто завибрировал, а завыл оглушительной, пронзительной трелью, сотрясаясь в ее руке как раненый зверь. Диана вздрогнула так сильно, что гаджет действительно выскользнул из потных пальцев, ударился о колено и покатился по пледу. Сердце не просто заколотилось – оно замерло, а потом рванулось в бешеный галоп, ударяя об ребра с такой силой, что перехватило дыхание. Даша!Мысль пронеслась молнией, ослепительной и обжигающей. Смесь дикой, иррациональной надежды («Она передумала! Она увидела, что я набирала! Она звонит извиняться!») и леденящей паники («Что теперь? Что сказать? Как дышать?») сковала тело. Она судорожно ухватила телефон, почти не видя экран сквозь пелену слез. Палец дрожал, когда она смахивала влагу. Она посмотрела.
Ярко светилось имя: «Мама».
Не Даша. Никогда больше Даша. Глухой, тяжелый стон вырвался из ее горла. Надежда, такая яркая секунду назад, лопнула, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь горький, едкий осадок стыда за собственную наивность и еще более глубокую пустоту. Она сглотнула ком в горле, с трудом нащупала кнопку сброса и швырнула телефон на другой конец дивана. Он безжизненно плюхнулся рядом с полупустой бутылкой и потрепанным блокнотом. Гулкая тишина комнаты вновь поглотила ее, теперь уже с удвоенной силой. Каждая пылинка в луче заходящего солнца казалась издевкой. Она подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и замерла, уставившись в темнеющий экран телевизора, где застыли вечно улыбающиеся «Друзья». Они больше не смешили. Они были чужими. Как и весь мир.