«Всего наилучшего». Как открытка от дальнего знакомого. Как формальность. Диана усмехнулась – коротко, сухо. Ее взгляд упал на кухонный стол. Там стоял вчерашний крошечный торт из ближайшего супермаркета. Одна одинокая свечка, сгоревшая до основания, застывший каплями розовый крем. Она купила его сама себе. Затушила свечку сама. «Счастливого года», – прошептала в пустоту. Теперь он стоял как памятник ее одиночеству.
Она щелкнула дешевой пластиковой зажигалкой, которую нашла в ящике. Маленькое желтое пламя заплясало перед глазами. Хрупкое. Мимолетное. Как их дружба.
– Да забей, – бросила она в трубку, голос внезапно ровный, почти безразличный. Она не дала Даше договорить дежурное «счастливого года». – Не парься. Я просто… проверяла. Хотела убедиться, что ты не забыла про свои щедрые обещания. Убедилась. Все окей.
Она уже отвела палец, чтобы прервать вызов, когда сквозь шум в трубке, почти заглушенный, пробился голос Даши:
– Слушай, Ди… Может, как-нибудь… на следующей неделе… кофе?
Но слова «как-нибудь» и «кофе» растворились в длинных, бессмысленных гудках, как только Диана нажала красную кнопку. Она стояла, глядя на потухший экран телефона, потом на пламя зажигалки. «Как-нибудь». Пустое место. Никаких планов. Никаких обязательств. Никакой надежды. Обещание устроить день рождения оказалось ложью. Предложение «кофе как-нибудь» – жалкой подачкой, чтобы заглушить собственный дискомфорт. Она задула пламя. В комнате снова стало серо и тихо.
Волна горячего, беспричинного гнева внезапно накатила на нее. Не на Дашу. На все. На эту пустоту. На этот торт. На эти дежурные слова. На эту жизнь, которая вдруг съежилась до размеров душной квартиры и офисного стола. Она резко развернулась, и ее нога со всей силы пнула картонную коробку, притулившуюся к шкафу. Она давно стояла там – полузабытая, пыльная. Коробка с надписью «Разобрать» и датой двухлетней давности.
Коробка взлетела, перевернулась в воздухе и грохнулась на бок. Содержимое вывалилось наружу с шумом, похожим на вздох: старые открытки, папка с рисунками из школы, несколько потускневших фотографий в бумажных уголках… И потрепанный блокнот в кожаном переплете, когда-то темно-синем, а теперь выцветшем до серо-голубого. Он шлепнулся на пол рядом с ее ногами, раскрывшись на какой-то странице.