Диана перевела взгляд на зашторенное окно. Сквозь узкую щель между тяжелыми, пыльными шторами маячили яркие, холодные огни взлетной полосы и угрюмый силуэт терминала аэропорта. Где-то там ждал ее самолет в новую жизнь. Или просто в другое, более холодное одиночество. Хотела. Вспомнила. Только что. Слова-пустышки. Ты думаешь, я не слышу эту фальшь? Ты думаешь, я забыла, как звучит твой настоящий голос? Голос, который орал «Панки хой!» на крыше, который шептал «Держись» у больничной койки, который плакал в трубку, когда умер ее кот? Ты думаешь, я не слышу этот натянутый, дежурный тон? Как будто говоришь с коллегой, которому забыла отправить отчет?
– Забей, – перебила она резко. Голос звучал не просто ровно. Он звучал металлически. Ледяным лезвием, отточенным неделями молчания и боли. Ни тени дрожи. Только абсолютный холод. – Я всё поняла ещё неделю назад. Твои «как-нибудь» и «кофе» – это не планы. Это код. Код для «никогда». Для «отстань». Для «ты мне больше не интересна». Я не идиотка, Даш. Я научилась читать между строк. Особенно когда строки такие жирные, как твое молчание.
Пауза. На другом конце слышалось прерывистое, сдавленное дыхание. Потом – слабый, приглушенный, но узнаваемый женский смешок на заднем плане. Лера. Кислота выжгла горло. Она там. С ней. Смеется. Пока ты звонишь мне, чтобы отбыть повинность, она смеется у тебя за спиной. Над чем? Над твоей глупой, навязчивой подругой, которая не понимает, что ее списали?
– Не надо так, – вздохнула Даша, и в ее голосе вдруг прорвалась знакомая усталость, та самая, что была у витрины с шоколадками. Но теперь она казалась не искренней болью разрыва, а раздражением. Раздражением от необходимости объясняться, от этого неудобного звонка, от Дианы, которая не хочет тихо и удобно исчезнуть. – Просто сейчас всё сложно. Очень. Не представляешь… Лера… У нее действительно были серьезные проблемы, и работа горит, я на нервах, еле держусь…
– Устрой ей день рождения, – Диана резко рассмеялась. Звук был коротким, сухим, как выстрел. Как треск ломающейся кости. В нем не было ни капли веселья, только голая, обнаженная язвительность. – Всю душу, Даш, вложи. Шарики, торт в виде Эйфелевой башни, фейерверк, если хочешь. Ты же мастер по спасению. Находишь их, этих потерянных девочек, даришь им свое «понимание с полуслова», свою энергию, свои шутки… впитываешь их драму, как губка… а потом… Потом, когда они перестают быть интересной загадкой, когда их драма становится обыденностью, когда они начинают требовать чего-то взамен… ты находишь новых. Новых потеряшек. Удачи. Им она тебе явно нужнее.