1968 год.
Пыльная тропинка, тонкая, как жилка на листе, вилась меж молодых дубков и белоствольных берёз лесополосы – зелёной кулисы, отгораживающей бескрайнее, дышащее полем от посёлка городского типа. Воздух звенел от июльского зноя, сгустившегося, как кисель, и неумолчного, монотонного стрекотания кузнечиков в густой, пыльной траве у обочины. Над полем колосилась, переливаясь золотыми волнами, рожь, волнуемая лёгким ветерком, доносившим терпкий, пьянящий букет нагретой земли, диких трав и полевых цветов – синих васильков и белых ромашек. Володя и Людмила шли, крепко держась за руки, их ладони слиплись от волнения и всепроникающей жары. Но радости в этом шаге не было, будто они шли не на свидание, а на плаху, под невидимый, но ощутимый топор судьбы. Людмила шла с потупленным взглядом, разглядывая серую пыль, осевшую тонким налётом на ремешках сандалий. Грусть, тяжёлая и липкая, как сосновая смола, окутала её, сжимая горло ледяным кольцом. На горизонте клубились белые, пухлые облака, похожие на огромные ватные комья, но они казались ей бесконечно далёкими и равнодушными, как боги Олимпа. Володя пытался развеять сгущавшийся мрак, сжимая её тонкие, почти невесомые пальцы, пытаясь влить в неё свою показную, натянутую уверенность.