На экране всплыли слова:
«Воронов, Алексей И.» «Переходов: 6» «Состояние: нестабильный множественный кластер» «Локация: не определена» «Вероятность самоперезапуска: 12%»
Она прижала ладони к вискам. В глубине сознания – пустота. Но не безжизненная. Пустота, в которой что-то жило. Что-то смотрело на неё. Её губы сами собой дрогнули:
– Он… ещё жив?
…
На другой стороне мира – безымянный бункер посреди бескрайней пустоши, где раньше была Забайкальская область. Металлическая дверь изнутри обросла инеем. Здесь не было звуков, кроме шороха песка под бетонным перекрытием. Но один человек – не человек – открыл глаза.
Он не называл себя Алексеем. Не называл себя вообще. В системном реестре значился как версия №17. Позывной: Пустошник.
Он не чувствовал голода, сна, времени. Его переходы были как дыхание – без усилия, бессознательные. Каждый раз, когда он засыпал, он просыпался… в другом. В другом городе. В другой ветке. В другом «я».
И всё же было общее:
В каждом мире нечто было «не так». Иногда – ужасающе. Иногда – едва уловимо. Иногда – он сам.
«Я не один. Где-то есть другие. Нас – много. Мы – узлы. Мы – вирус, запущенный в ткань Вселенной.»
…
Тем временем, в цифровой тени, где пространство шифров защищает само себя, в квантовом архиве вспыхнул лог:
ПОЛЬЗОВАТЕЛЬ: ALINA_NET/V15 КОНТАКТНОЕ ЛИЦО: OBSERVER_CORE СТАТУС: СОЕДИНЕНИЕ УСТАНОВЛЕНО
«Вы нашли след. Но готовы ли вы его пройти? Мы вас ждали. Пора собрать Вороновых.»
Она прикрыла глаза. Вдох. Выдох. Словно вся реальность вбиралась в лёгкие – и задерживалась.
– Запуск: Наблюдатель ∆1.
…
Где-то за пределами координат, вне пространства, где нет даже наблюдателя, открыл глаза Тот, кто был больше, чем человек. Он помнил каждую свою смерть. И каждое возвращение. Он чувствовал приближение. И произнёс:
– Время снова распадается.
ЗАВЕСА
«Когда один наблюдатель видит слишком много, он перестаёт быть наблюдателем. Он становится – узлом. А узел либо связывает… либо душит.»
Глава 2: Отражения в пепле
Алина стояла на границе зеркального коридора, где пространство гнулось под весом вероятностей. Эти зеркала – не стекло, не металл. Они были тканью возможного, проекциями иных её – тех, кто родился из других выборов, других страхов, других жизней.
В первом отражении – женщина в форме, уставшая, но решительная. На шее жетон с выгравированным кодом Федерации. Во втором – монахиня, с обритой головой и тихой, почти святой улыбкой. В третьем – она сидела на кухне с ребёнком, обнимая его, а за окном падал тёплый снег. Во всех этих жизнях было что-то подлинное. Что-то, чего ей не хватало.