Но вот и его остановка. Витек вышел. Домой идти не хотелось. Погода солнечная, тепло, хорошо. Невдалеке он увидел большую очередь – то, что ему как раз было нужно – и направился туда. В голове начало немного проясняться.
Постепенно продвигаясь от хвоста к голове очереди, балагуря и смеясь, Витек оказался у прилавка. “По два букета в одни руки! Товару мало!” – закричала продавщица, сунула Витьку два кулька и тут же переключилась на следующего покупателя. Витек постоял немного, машинально расплатился и пошел, не понимая, что он сделал.
Это что же? Он что, цветы, что ли, купил? Машке? Это как же? Его собственной ненавистной змее Машке? Нет, правда? Вот это да-а! Завтра скажи ребятам – не поверят!
Он и сам плохо верил. Чтобы убедиться, что это правда, он развернул кульки и выбросил бумагу. Гвоздики горели в руках. Витек застыл, глядя на них. “Да-а,” – удивляясь, повторял он.
Ноги сами направили его к дому. Он шел, неловко прижимая к себе цветы, не зная, как их ухватить, чтобы со стороны все это выглядело привычным для него делом. По дороге, завидев встречных прохожих, он замедлял шаги, останавливался, как бы закуривал, а сам краем глаза наблюдал за людьми, видят ли они, что он несет? Пусть посмотрят. Он не какой-нибудь там… Вон они, цветики, все шесть, как на подбор! “Ох, Машка, знала бы ты, что я тебе несу! Сейчас, наверное, упадет, дура!” Витек тихо засмеялся.
Тут он увидел, как у подъезда соседнего дома буксовала на льду скорая помощь. Положив осторожно свой букет на снег, Витек стал толкать машину. Ничего не получалось. Водитель пробовал передний, задний ход, машина крутилась, ерзала, подошли еще люди, стали вместе толкать. Витек суетился, покрикивал, давал указания, кому где поднажать. Наконец колеса зацепились, и скорая уехала. Все разошлись.
Оглянувшись, чтобы взять свои цветы, Витек увидел на развороченном снегу красные раздавленные лепестки, торчащие сломанные стебли. От неожиданности он с размаху, как-то боком сел в сугроб, ничего не соображая, смотрел, не отрываясь, на это красное крошево. Но вот он все понял, горестно зажмурился, замотал головой и, обхватив ее руками, неумело заплакал, приговаривая между всхлипами: “Машка… Машка… Родная ты моя… Голубка… Как же это?.. Ведь раз в жизни, Машка… И то…”
1987 год