Оскар - страница 10
Так было и в тот день. Патлатый продавец, затянутый в кожаные доспехи на слишком блестящих заклепках, узнав меня, понимающе кивнул и вытащил из стоящей тут же спортивной сумки два блока видавших виды кассет, подписанных, вероятно, его же неровным почерком.
– Все новое, – заверил он, предвосхищая мой вопрос.
Я бы на его месте не делал столь поспешных заключений, поскольку некоторые названия были мне безусловно знакомы. Тем не менее одна кассета привлекла мое внимание своим дурацки банальным названием: «Тренировка непослушной девочки». Я еще подумал, что следовало бы перевести не «тренировка», а «воспитание», поскольку предположил, что в оригинале фильм называется как-нибудь вроде «Training of a naughty girl».
– Это о чем? – небрежно поинтересовался я, уже зная, что наверняка куплю, вне зависимости от ответа.
– Сам не видел, но говорят, что классный.
– Качество как?
– Как обычно – если что, приносите, поменяем.
И вот я запустил кассету, заранее решив, что если сразу пойму, что чепуха, промотаю по своему обыкновению на скорости, уберу в шкаф и оставлю до тех времен, когда снова навещу Филевский парк. Однако ожидания мои более чем оправдались. Прежде всего меня приятно удивило то, что заглавные титры пошли вовсе не на английском, а на итальянском языке. Я даже подумал, что мне подсунули не тот фильм, который я покупал, однако оригинальное название «Dominazione» все же обещало «тренировку» и уж наверняка неравенство.
С первых же кадров я позабыл все свои предыдущие рассуждения. Перед камерой была она, Алеся, там самая девушка с белым хвостом, только теперь она была не в шубке и не в туфельках, а в подчеркивающим ее стройную фигурку джинсовом костюме и коротких сапожках. Она не играла какую-либо роль, не бросала реплики, а просто шла на меня и, не останавливаясь, проходила мимо, за кадр. Потом зрители уже видели ее в некоем средиземноморском особняке, в богато обставленном кабинете, стоящей перед массивным столом. На ней все тот же костюм. Она виновато и слегка испуганно смотрит прямо в камеру, то есть на своего невидимого собеседника, который резким тоном за что-то ее отчитывает. Авторы фильма избрали типичный сегодня прием почти документальной съемки, когда все действие показывается от лица всегда остающегося за кадром оператора. Иногда перед объективом появляется только его рука, чтобы принять участие в происходящем. Так в первой сцене эта рука, принадлежащая, судя по седым волосам на тыльной стороне ладони, явно немолодому мужчине, поднимает со стола стакан с водой и одним махом выплескивает его прямо в лицо девушки, которая даже не успевает зажмуриться. Мокрая и чуть не плачущая, Алеся опускается на пол, оползает стол, и зрители видят, как ее затылок склоняется над кажущимся далеким с такой высоты ботинком оператора. На протяжении последующих двух с лишним часов девушке приходится претерпевать одно унижение за другим. Причем непередаваемое ощущение сопричастности не покидало меня все это время, поскольку, кроме главной и единственной героини, да еще неведомого человека за камерой, в фильме не было ни одного актера. Все происходило по-настоящему или, по крайней мере, так выглядело. Вот она приходит на какую-то ночную дискотеку, переполненную народом, откликается на призыв ведущего, поднимается на сцену и на виду у всех исполняет стриптиз, причем исполняет вынужденно, то и дело поглядывая на камеру, наконец, раздевшись полностью, тут же на сцене надевает одни только сапожки и в них спускается в неистовствующий пьяный зал, начиная ластиться к первым же попавшимся мужчинам. Объектив нагоняет ее, она испуганно оглядывается, оператор что-то недовольно кричит, забиваемый шумом публики и оглушительной музыкой, и вот уже Алеся на четвереньках ползет между расступающимися в восторге зрителями, трется об их ноги, кое-кто даже слегка пинает ее в бок, некоторые женщины с хохотом нагибаются и шлепают ее ладонями по ягодицам, а она все ползет и ползет… Порою мне самому казалось, что я схожу с ума от смешанного отвращения, трепета и желания, причем меня ни на мгновение не покидала мысль, что это не просто девушка с экрана, а живой человек, рядом с которым я сидел и внешней неприступностью которой восхищался. Теперь же от неприступности не осталось и следа. В одной из наиболее безобидных сцен Алесю прямо из автомобиля, остановившегося на автостраде, выводят в красивый осенний лес, в котором недавно прошел дождь, и она раздевается прямо на узкой тропинке и идет дальше крадучись, прячась за деревьями и кустами, оставив всю одежду лежать там же, на мокрой траве, а потом оказывается, что лес больше похож на парк, кое-где сквозь листву видны прогуливающиеся и сидящие на лавочках тепло одетые люди, при желании они могут оглянуться и увидеть странную голую девушку, одновременно скрывающуюся от них и пытающуюся показать оператору, на какой риск она отваживается. Местами она приседает на корточки, обнимает себя руками, стараясь согреться, но камера гонит ее дальше, заставляя оглядываться и виновато улыбаться. Потом она ложится навзничь, а все та же седая рука долго мнет ее упругие груди с тугими сосками, то и дело ускользающие с экрана, чтобы зрителю были видны соседние кусты и происходящая за ними жизнь. Я все ждал, когда же произойдет настоящий половой акт, но был приятно удивлен тем, что все шло по, я бы сказал, «некоммерческому» сценарию. В одной из сцен Алеся идет по берегу моря, и оператор приказывает ей, судя по всему, отдаться группке расположившихся неподалеку пикником молодых людей, смахивающих своими физиономиями на водителей-дальнобойщиков. Когда она подходила к ним, оставив оператора подсматривать из-за кустов, я не мог отделаться от ощущения того, что это и в самом деле застигнутые врасплох отдыхающие, а не подставная массовка, как то часто бывает в фильмах о «сексе в публичных местах». Раздевшись, она легла прямо на песок ногами к пикнику и, разведя в стороны колени, долго ласкала себя. Я ожидал, что вот сейчас кто-нибудь подойдет к ней и начнется лихая групповая сцена, однако мужчины оставались сидеть на своих местах, и для меня это стало лишним доказательством реальной незапланированности происходящего. Другие «актеры», если их тоже можно так назвать, появились только во второй части фильма, посвященной теперь уже унижениям не через эксгибиционизм, а через самые настоящие издевательства. Как и прежде, поначалу Алеся остается наедине с оператором. Она в типичной для подобных сцен комнате, увешанной всевозможными плетками, наручниками, кожаной одеждой, цепями и т.п. С первого же кадра она висит в самой что ни на есть беспомощной позе, подвешенная, как на качелях, за запястья и щиколотки к потолку. Разумеется, совершенно голая. Для начала оператор вооружается кожаной лопаткой и долго шлепает ее по ягодицам и стройным ляжкам. Потом берет длинный прут и сечет девушке подошвы ног. Звук постоянно включен, никакой лишней музыки, никаких разговоров, только слышны взвизгивания прута и истязаемой. Наконец как будто удовлетворившись, палач вводит узкую рукоятку прута в анальное отверстие Алеси и забывает его там на время, переходя к ее бледному запрокинутому лицу. Здесь впервые зритель видит его короткий член со вздувшимися венами и пурпурной головкой, которую девушка послушно облизывает и сосет. Заканчивается эта сцена крупным планом: по-прежнему перевернутое женское лицо, искаженное болью, и мужская ладонь, наносящая по нему звонкие пощечины. Дальше – больше. Трое мужчин в масках ведут Алесю в лес, где уже приготовлена глубокая яма. Девушка полностью раздевается и встает в нее. Ее зарывают по самую шею, так что над землей теперь видна только ее голова. С этого момента и на протяжении не менее пятнадцати минут все трое глумятся над несчастной самым омерзительным образом: приводят в ужас, разведя неподалеку костер, отжимаются на руках прямо над ней, заставляя подставлять открытый рот напряженным членам, перемежая это с вливаниями туда же содержимого бутылки «Stolichnaya», напускают безобидную маленькую собачку, которая не находит ничего лучше, как помочиться ей на ухо, подавая тем самым идею всей компании, отчего последние кадры этой сцены превращаются настоящую оргию испражнений, достойную пера печально знаменитого маркиза. После этого зрелища я ясно ощутил, что уже не вижу в поруганной Алесе той соблазнительной девушки, память о которой жила во мне до сих пор. Она казалась слишком покорной всему, что бы с ней ни происходило, чтобы вызывать сочувствие. Как известно, уступка насилию провоцирует не просто новое насилие, а насилие удвоенное, утроенное. На протяжении всего фильма напряжение от сцены к сцене неуклонно нарастало, позволяя предположить в качестве гранд финале все, что угодно. Признаюсь, мне самому стало не по себе, когда я увидел, как рука оператора сначала намыливает и сбривает безопасной бритвой волосы в распахнутой на краю ванны промежности, а потом девушка послушно сидит на стуле, ничем не связанная и вольная в любой момент вскочить, но она этого не делает и ждет, пока новый незнакомец в маске острыми ножницами не сострижет сначала ее замечательный хвост, и примется брить ее дальше, превращая в уродливую лысую куклу. Чудовищная метаморфоза завораживала. Трудно представить себе состояние женщины, когда ее вот так тщательно и неторопливо лишают, может быть, самого важного, что у нее есть, а тем более если это молоденькая девушка и если она красива. Была красива… На крупном плане отчетливо видно, как ей сбривают даже брови… Но и это, оказывается, еще не все. В кадре появляются ножницы, которыми безжалостно отрезаются длинные ресницы. Теперь голое, лысое, покорное существо не вызывало ничего, кроме брезгливости и страха. Мне неимоверно захотелось выключит телевизор, чтобы не видеть этого ужаса и омерзения. Автор добился желаемого: от сопереживания несчастной в самом начале чувства зрителей дошли до той кульминационной точки, когда хотелось крикнуть оператору: «Да не показывай ты эту гадость! Убери ее с глаз долой!» Признаюсь, я испытал облегчение, когда в последних кадрах камера лишь изредка выхватывает бегущую по какому-то саду голую пленницу, преследуемую тремя мужчинами с полицейскими дубинками. Из-за их спин видно, как она безуспешно пытается уклониться от града их ударов, спотыкается, падает, пытается подняться, съеживается от боли, а преследователи, как заведенные, взмахивают над нею своими черными орудиями.