В таком же порядке мы шли несколько часов подряд, шимпанзе редко шли на двух лапах, в основном семенили на трёх или четырёх, Ева же напротив всё время пыталась идти почеловечьи, но создавалось впечатление, что это ещё даётся ей нелегко. Вскоре я заметил, что она начала заметно припадать на левую ногу и наконец, остановилась совсем. Положив ей руку на пле-чо, другой рукой я показал: садись. Ева покорно села на землю. После осмо-тра стала понятной причина её неуверенной походки: на внутренней сторо-не бедра была маленькая зарубцевавшаяся рана с уплотнением и оно не «нравилось» моим ладоням. Я взял Еву на руки и понёс как ребёнка, она не сопротивлялась. Через некоторое время мы заметили в стороне от нашей тропы небольшую поляну, нам повезло так, как неподалёку протекал доволь-но полноводный ручей. Отличное место для лазарета. Найдя укромное мес-течко, я нарвал травы и устроил некое подобие кровати. Уложил на неё Еву. Остальные шимпанзе попили воды и куда-то исчезли. Мне было не до них, очень нехорошая рана была у моей подопечной.
Так уж получилось, что не всю свою жизнь я был кабинетным социологом, большая часть моей биографии писалась «в поле» и частенько кровью. И мотала эта повесть меня от Западной Африки до Чукотки и от Сихотэ-Алиня до Балкан, и кем я только не был пока «изучал жизнь социума»: и студентом, и сторожем, и фермером, и советским солдатом и солдатом удачи. И хирургом я тоже был не раз, но таких послушных и терпеливых пациентов у меня ещё не было. За всё время операции Ева не издала ни единого звука, ни разу даже не поморщилась. Лишь когда я всё закончил и дал ей попить тёплого цветочного чая, а она закрыла глаза и уснула, одна крупная слезинка покатилась у неё по щеке.
Ева проспала до обеда следующего дня. За это время я наловил в ручье рыбы, похожей на нашу речную форель, сварил рыбную юшку, прикоптил несколько крупных рыбин, и наевшись до отвала, блаженствовал, находясь на вершине пищевой пирамиды конголезского рая. Проснулась моя пациентка и хотела встать, но после характерного жеста, улеглась ровно и стала ждать. Юшку есть не захотела, а вот от копчёной рыбки не отказалась; запила чаем и опять уснула, ну совсем как человек.
На следующий день моя пациентка чувствовала себя уже значительно лучше и «добрый доктор Айболит» милостиво сменил полный постельный режим на частичный. Мы сидели у ручья и наслаждались тишиной, наверное, это родство душ, когда можно сидеть рядом и просто молчать обо всём на свете. В ручье плеснулась рыба, а в лесу неподалёку, хрустнула ветка. Мы это услышали одновременно. Ева вся сжалась, но увидев мою сосредоточен-ность, тут же успокоилась. Сосредоточенность приходит вместе со звуком передёргиваемого затвора, наверное, моя маленькая спутница догадывалась, что умеет делать эта странная палка в моих руках. Через некоторое время на поляне появилось тело, чёрное, мохнатое и с целой веткой бананов в крепких лапах. Ева взвизгнула и помчалась ему навстречу, я сосредоточенно наблюдал, проверяя указательным пальцем предохранитель. В центре по-ляны большая обезьяна и маленькая «пообнимались», потёрлись носами, помолчали о своём о женском, сидя на корточках и всё стало ясно – это пришла мама Евы. Мама явно была дама статусная, лишь причмокнув губами, она вызвала манну небесную: из чащи начали выбегать другие обезьяны и нести подношения, фрукты, ягоды и орехи с грибами сыпались как из рога изобилия. Я вышел на край поляны. Ева подбежала ко мне и села у моих ног. Мама оценивающе осмотрела меня, втянула носом воздух, вздохнула и ушла, а вместе с ней исчезли и все остальные шимпанзе. Ну вот, только этого мне и не хватало. Без меня, меня женили! Это была свадьба, а фрукты наверняка, приданное.