Инесса Павловна была уверена, что по мере прохождения такого высокого уровня возбуждения Вера когда-нибудь утратит избыточную экспрессивность в общении со всеми вокруг, и в особенности с мужчинами. Предельная степень возбужденности царила именно потому, что рядом был Ларионов. Он стимулировал ее собственным к ней интересом. Если бы Ларионов сию минуту вдруг исчез из виду, Вера бы в тот же миг успокоилась, и от ее флирта не осталось бы следа. А мужчины долго недоумевали бы, куда испарился задор.
Вера, как натура творческая, нуждалась в поощрениях, которые для нее, как подметила Инесса Павловна, исходили либо от достижений на образовательном и общественном поприщах, либо от внимания Ларионова. Когда тот исчезал, невозможно было не заметить, как скоро Вера впадала в анабиоз. Она не питала ни к одному мужчине ни малейшего искреннего интереса, тем более с той интенсивностью, с какой испытывала влечение к Ларионову.
Инесса Павловна думала, что в этом угадывалось нечто невротическое, и в глубине души именно из-за этого боялась перевода Ларионова. Считала, что Вере придется проходить через серьезную депрессию при расставании, и поэтому все настойчивее рекомендовала той признать свою привязанность (если не сказать – зависимость) и наконец объясниться, полностью доверившись мужчине.
Но дело все не двигалось…
Вера вошла в барак. Радостно пожав руку Инессе Павловне, она плюхнулась на вагонку и вытянула ноги.
– Боже! Я устала. Все было замечательно. Но посуду мыли ледяной водой. Дров дали мало, греть было нечем! Кто выиграл?!
– Ничья, – засмеялась Урманова, вспоминая анекдот Балаян-Загурской. – Клава в клубе.
– После ужина – танцы! – воскликнула Вера. – Я не танцевала с прошлой весны. Как это странно… Ужасно хочу танцевать!
– Это заметно, – многозначительно улыбнулась Мирра Евсеевна, а Полька посмотрела на Веру с неподдельной радостью.
Наташа Рябова тихо сидела на вагонке, уныло уставившись в пространство. В последнее время она была отягощена преследованиями Грязлова. Ничто не угнетало Рябову так, как страх перед «Черным» и презрение товарищей из-за стукачества, на которое ее вынудил Грязлов.
Заметив тоску в глазах Рябовой, Вера прониклась жалостью. Грязлов был средоточием зла и мерзости… Как бы Вера ни порицала слабоволие Рябовой, ее положение вызывало сострадание.