– Вы, случаем, не бежите от скуки? Вот это точно не ново.
– Я не жалуюсь. Я выбрал свое призвание.
– Нужно хотя бы попытаться, прежде чем навешивать на себя клеймо посредственности.
Ее реплика повисла в тишине.
– А что, если я и есть посредственность? – По бледной щеке Чада вдруг пробежала маленькая, похожая на змейку судорога.
– Кажется, вам еще рано делать такие выводы. Вы не можете знать этого сейчас, когда у вас еще все впереди. – Она было отмахнулась, но Чад в волнении принялся кусать нижнюю губу.
– Но что, если это так? – задумчиво произнес он, обращаясь скорее к себе. – Я рассуждаю здраво и могу взглянуть со стороны на то, что считаю делом своей жизни. Да, я художник, но я не гений. – Голос его зазвучал тише, словно мысль, которую он озвучил, только что пришла ему в голову и он не вполне еще мог опираться на нее.
– Кто вообще сказал, что художнику положено быть каким-то необыкновенным? – фыркнула Аманда. – Каждый год тысячи студентов покидают художественные академии по всему миру.
– Только лишь затем, чтобы на Рождество подарить тетушке ее портрет, который она повесит над каминной полкой… Почему бы не допустить мысль о том, что я могу никогда не прославиться?
– Ну, если вам станет от этого легче…
– Пожалуй, что и так, – отозвался Чад. – Ведь чтобы обитать там, наверху, нужно отличаться, стать выдающимся в деле, которое выбрал, стремиться к первенству, пока другие терпят неудачу за неудачей. А если ты посредственность, можно никуда не спешить и не слишком стараться.
– Кажется, единственное, что остается, – это попытаться быть искренним.
– Вы правы. Портреты – вот самое честное, что существует в искусстве, вот что не позволит художнику лгать ни себе, ни другим.
– Но что может быть лживее портрета?
– Что может быть правдивее портрета! А если быть уж совсем точным – автопортрета. – Чад сцепил руки на груди и еще раз оценил «Отчаявшегося» общим взглядом. – Эта картина мне нравится у него больше других. Как смело Курбе изображает себя, но в то же время я вижу здесь признаки узнавания, словно он на наших глазах познает самого себя.
– Это вряд ли, – усмехнулась Аманда. – Курбе был дурно пахнущим нарциссом, да еще и порнографом. Я уверена, что его автопортрет – лучшее доказательство того, что он не только не боялся заглянуть в себя, но и страдал без возможности сделать это. Посмотрите на эти щеки – да он попросту ласкает кистью собственное лицо!