– Всё-всё. – Марина замахала руками.
Она помнила. И про деньги, и про «реально» нереальную возможность повышения, и уговаривала себя, что нужно «немного потерпеть», хотя время шло, проект затягивался и за последние полгода изрядно истощил её терпение.
– Ладно, иди спать. – Она видела, как муж обмяк на стуле.
На самом деле ей хотелось сказать: «Нет, не иди спать, НЕ иди! Спроси, как у меня дела, останься со мной, я скучаю по тебе. Зверски скучаю. Какое, к чертям собачьим, „спать”? Я не хочу ни твоего повышения, ни твоих денег, я хочу тебя!»
Но вместо этого она покачала головой, пытаясь пошутить:
– Сейчас прямо тут выключишься, и придётся мне тебя отволакивать в спальню. Учти, буду тащить за ногу.
– Чтобы я стукался своей непутёвой башкой обо все пороги. – Дмитрий встал. – Марусь, ты у меня такая замечательная! Что бы я без тебя делал?
Он уткнулся носом ей в тёплую шею, вдохнул родной запах, чуть отстранился.
– Давай всё-таки завтра решим про Данькин день рождения, да? Обещаю – завтра приду пораньше и…
– Ой, я тебя умоляю! – вспылила она. – Только не нужно обещаний. До смерти они надоели!
– Эй-эй, полегче на поворотах. – Муж тряхнул головой и будто бы даже проснулся.
Марина стушевалась:
– Проехали.
– Я спать пошёл, – он посмотрел холодно, – нормально же всё было.
И вышел из кухни, демонстративно закрыв за собой дверь.
– Тьфу, блин! – Марина осела на подоконник.
* * *
Врач заходит в палату, кивает.
Где-то за гранью усталости находится ещё грань, потом ещё и ещё. Ты обнаруживаешь их одну за другой, каждый раз удивляясь собственной возможности выносить невыносимое.
Я сонно моргаю и смотрю на кругленького доктора Фёдорова.
Доктор смотрит не на меня и не на пациента, а на датчики, берёт прикрепленный к кровати планшет, читает, что написал дежурный врач ночной смены.
– Больше дать нельзя, – он рассеянно глядит в окно, – будет угнетение дыхания.
Мы трое это знаем.
– Ну не могу я! – Врач не отрывает глаз от далёкого пейзажа.
Его пациент чуть покашливает, поворачиваясь на бок, скручивается узлом – так легче.
Я вижу, как в зрачках карих глаз Фёдорова тускнеет застарелая вина за то, в чём он не виноват.
– Сейчас приду.
Мы с врачом выходим за двери кабинета, останавливаемся, молчим.
Наконец доктор расправляет ссутулившиеся плечи:
– Две недели, может, три, но никаких гарантий.