– Благословенного утра, господин архивист, – раздалось за спиной.
Это был Сысоев, писарь третьего разряда, человек с идеальным почерком и отсутствием какого-либо выражения в голосе. Он всегда здоровался одинаково – не слишком громко, но достаточно внятно, чтобы быть замеченным. Илья кивнул не отрываясь от бумаг. Они давно привыкли друг к другу и не нуждались в лишних словах.
В соседнем кабинете кто-то открывал окно – скрип рамы был знаком Илье до звона в зубах. Эти мелкие звуки складывались в ритуал: как у храмов – свои колокола, так у канцелярии – свои знаки будничной службы.
Ближе к девяти в управление пришёл старший чиновник губернского уровня – господин Марков, важный, небрежный, в сюртуке с медными пуговицами и неизменной тростью. Его появление вызывало краткое напряжение, но потом всё снова входило в колею.
За общим столом у стены обсуждали новости:
– Говорят, губернатор пересмотрел правила проведения Спасовской ярмарки… теперь, мол, крестьянам запрещено присутствовать без сопровождения надзирающего лица. Вроде как, были случаи вольного выражения…
– Ну, так ведь не впервой. Главное, чтобы не было смуты. Порядок прежде всего, – ответил другой, постарше.
Эти разговоры не вызывали ни возмущения, ни даже иронии. Служащие Земского управления не были угнетателями, но и не чувствовали себя соучастниками чего-либо дурного. Они воспринимали всё, что касалось сословных распоряжений, как погоду: об этом можно говорить, но изменить – невозможно.
К одиннадцати часам Илья уже переписал семь карточек из регистрационных папок и сделал три записи в рабочий журнал. Работа не была ни сложной, ни вдохновляющей, но требовала внимания и терпения. Иногда он останавливался, разглядывая старые записи: каллиграфические буквы, сделанные другим архивистом лет двадцать назад, начинали плясать перед глазами. Он чувствовал в этих строках тень времени – не живого, а мёртвого, запечатанного навсегда в склепе. В таких мгновениях его охватывало странное чувство – как будто он живёт не в настоящем, а где-то внутри документа.
После полудня свет погас – график соблюдался строго. Окна, занавешенные от бликов, пропускали лишь тусклый дневной свет. Кто-то зажёг лампу, но большинство предпочитали работать в полумраке – он не утомлял глаз.
Рабочий день продолжался до четырёх. Никто не спешил домой – здесь не было гонки, лишь медленный ход дел. Илья вышел в коридор, постоял у окна, посмотрел, как через двор проехала повозка с бумагами. Возвращаясь к столу, он вздохнул – не от усталости, а от отсутствия внутренней опоры. Всё шло как надо, но в этом "как надо" не было движения, только удержание на когда-то и кем-то определенном уровне.