Илья ел, не торопясь. Он знал, сегодняшний день будет как и все предыдущие – с бумагами, отчётами, мелкими пометками, с аккуратными подписями в графах. И всё же в глубине души его не покидало лёгкое ощущение отстранённости. Будто он сам – один из тех документов, что хранятся в архивах: аккуратный, нужный, но давно потерявший связь с живым дыханием времени.
Он допил чай, расплатился и вышел на улицу. Солнце уже стояло выше крыш. Начинался очередной день, в котором не предвиделось ничего необычного.
Здание Земского управления, где Илья служил архивистом, прежде принадлежало купеческому обществу – об этом напоминали лепные медальоны на потолке зала заседаний и тяжёлые резные двери, ведущие в приёмные. Теперь же всё было переоборудовано под нужды управления: вместо игорных столов – письменные бюро с откидывающимися крышками; вместо полированных шкафов с графинами – картотеки, в которых пылились списки надельных крестьян, реестры урочных повинностей и инструкции для разъездных уполномоченных.
Утро здесь начиналось с лёгкого гудения – это электричество, подключаемое по графику, оживляла потолочные лампы, в которых тускло горели круглые стеклянные шары – тёплым, почти домашним светом. Электричество в здании держалось с восьми до полудня, потом, поле перерыва, снова – с четырёх до семи. В остальное время пользовались керосиновыми лампами, но и к этому привыкли, так как данный распорядок считался разумным и оправданным – как и всё здесь.
Канцелярия отапливалась чугунными печами – неравномерно, но стабильно. Вдоль коридоров тянулся запах нагретого чугуна, бумаги и едва заметный – копоти. В кабинете Ильи стояла старая печь с потемневшими боками, но она работала вполне исправно. Под окнами лежали папки, связанные бечёвкой, и один сундук – отданный под хрупкие экземпляры "Докладов о духовной сознательности крепостного населения" и "Журналов губернских инспекций по вопросам хода оброчных повинностей".
С восьми часов утра в канцелярии царило особое, ровное молчание. Не тишина, а именно молчание. Раздавался лишь легкий шелест бумаг, скрип перьев, редкое покашливание. Голоса раздавались лишь в случае крайней необходимости. В воздухе витала смесь невесомой скуки и глубинной уверенности, что день сложится так, как и должен.
Илья сидел у окна. Его стол был прижат к стене, рядом с серым шкафом, на котором стоял поднос с графином воды и стаканами. Он пересчитывал документы по уездному списку помещичьих владений – аккуратно, вдумчиво. В графах значились фамилии, титулы, численность "податного населения", отметки о разрешённых перемещениях, случаях "временного оставления земель с разрешения хозяина". Некоторые строки были зачёркнуты и переписаны поверх – такие случаи Илья особенно не любил, поскольку требовалось делать сноску в "Главной Книге Поместных Свобод", а эта книга хранилась отдельно, под замком, и каждая запись в ней должна была быть заверена двумя лицами.