И самое постыдное – она не могла оторвать глаз от его члена.
Он стоял перед ней, расстёгивал пуговицы, а его плоть в это время оживала.
Она видела весь процесс.
Видела, как он вздрогнул, когда Сашка только взялся за верхнюю пуговицу.
Как напрягся, когда расстегнулась вторая.
Как рос его член, с каждой секундой – не просто увеличивался, а преображался , наполняясь кровью, становясь больше, тверже, опаснеё. Она удивилась скорости.
Его словно накачивали невидимым насосом – за какие – то тридцать секунд, он превратился в монстра . Толстый. Длинный. Стоящий так сильно, что головка смотрела прямо в потолок.
И самое ужасное – у неё самой от этого наполнился рот слюной.
А внутри …
Внутри всё задрожало.
Она бы никогда не призналась себе в этом, но…
Ей хотелось его взять в рот. Почувствовать в себе. Большой. Молодой. Твёрдый. Горячий. Мужской хуй. Вот и всё, о чём она сейчас думала.
– Ну что, стесняешься? – Алекс хрипло рассмеялся, наблюдая, как Сашка замер, словно загипнотизированный.
Сашка даже не ответил. Его пальцы наконец добрались до последней пуговицы.
Халат распахнулся.
Ангелина вздрогнула, но не сделала ни шагу назад.
– Блядь… – прошептал Алекс, и в его голосе была вся гамма эмоций – от восхищения до животной жадности.
Сашка тяжело дышал.
Его руки потянулись к бретелям бюстгальтера. Ангелина закрыла глаза.
Но не остановила. Она стояла перед ними словно ожившая статуя Венеры.
Грудь, живот – всё открыто. Всё для них .
Сашка аж закашлялся от перехватившего дыхание.
Алекс прикусил губу , словно боялся, что издаст слишком дикий звук.
Ангелина чувствовала их взгляды. На своей коже. Между ног. В самой глубине души. И знала – обратного пути нет.
– Ты… – Алекс сделал шаг вперёд. – Ты прекрасна.
Сашка не говорил ничего. Он просто смотрел. Ждал. Хотел.
Ангелина вздохнула. И сдалась. Грех никогда не был таким сладким.
Алекс не выдержал медлительности Сашки. Его терпение лопнуло, как перегретый паровой котёл. В одно мгновение он подскочил, грубо отодвинул растерянного друга в сторону и с яростной решимостью принялся за оставшиеся пуговицы. Его пальцы двигались с такой поспешностью, что казалось, вот-вот порвут тонкую ткань. Последняя пуговица поддалась с едва слышным щелчком, и халат, словно ненужная теперь преграда, был швырнут на стол с таким размахом, что его рукав зацепил стоящий на краю стакан, едва не опрокинув его.