4.
До сих пор не понимаю: то ли она позвала меня, то ли я сама решила спуститься к ней за пределами безопасного пространства, за рамками всего логичного и разумного. В мир, где притихшие голоса водят хороводы, а сторожит их пёс о трёх головах. Имена им – Разум, Воля и Сила духа. У них есть лапы, клыки и цепи, а их вой пробирает до костей и заставляет, с одной стороны, содрогнуться, а с другой – прийти в себя. Я услышу его чуть позже, когда буду возвращаться в дивный светлый мир.
Тёмно-синяя трава стелилась под ноги, напоминая причудливый ковёр с небольшим вкраплением маков, за спиной разрастались драконьи зубы. Кажется, вот-вот из них родятся достойные воины – защитники гранатовых и виноградных полей, золотых рун и прочих сокровищ, которые можно отыскать на этой стороне.
Мой путь пролегал дальше, мимо разукрашенных фресками лабиринтов с запертыми то ли чудовищами, то ли забытыми и навсегда обиженными детьми, к одинокой каменной пещере, чьи края украшал настоящий цыганский шик – старые фигурки, фарфор разных видов, винтажные сервизы с позолотой и пластиковые куклы из ближайшего рынка, укутанные в меха и платину. Что ж, ничего другого я и не ожидала.
– Не высока ли цена? – не удержалась и хмыкнула. Страшно представить, во сколько ей обошлось это великолепие. Шутка ли – утащить кусочек материального мира на тот свет, с кряхтением и болью в плечах, с дрожащими руками и вздутыми венами. Но самое главное – плата! Что можно пообещать богам в обмен на подобное святотатство на их землях?
– На-ата! – громыхнуло из пещеры. В этом раздвоенном женском голосе переплетались злоба и боль. Раньше он вызывал трепет, теперь – брезгливость и желание отшатнуться так, как сомелье отшатнулся бы от прокисшего вина. – На-аточка-а!
Лучше бы она не вылезала. Видеть мать – властную и по-своему красивую женщину – пузатым чудовищем, усеянным тёмно-зелёными чешуйками, было странно. Её неуклюжие лапы с трудом ступали по земле, а две головы – человеческие и похожие друг на друга – расстреливали яростными взглядами. Одна из них – помоложе, из моего детства, вторая – постарше, с первыми сединами.
– Принеси ещё! – она ткнула лапой на кучу. – Мне не хвата-ает! Нужна шуба. И серьги. И не забудь про енота и статуэтки, которые стояли на полках.
Я усмехнулась. Даже здесь мать давилась от собственной жадности, даже когда заплатила за неё собственной человечностью и превратилась в гадкого монстра. Хотя обличье её не волновало, а вот голод… О-о-о, чем больше она тонула в вещах, в чужой крови, во взглядах посторонних, тем сильнее голодала!